Роковое зелье - Елена Арсеньева Страница 7

Девушка свернула в проулочек меж двух заборов, вихремвыметнулась в другой порядок изб, потом метнулась вправо, огибая уличныйколодец, и вдруг точно сквозь землю провалилась. Данька не сразу сообразил, чтодевушка спрыгнула с обрывчика и скрылась в перелеске, примыкавшем к деревне.Последовал за ней. Остро запахло зрелой, влажной зеленью. Серебристые ногистремительно мелькали впереди, а темный сарафан сливался с тьмой, царившейсреди плотно стоящих стволов. Даньке даже жутковато вдруг сделалось: а путнаяли девка его ведет неведомо куда? Рассказывали, на помощь людям порою являлисьлесные русалки и, якобы спасая, затаскивали их в такие дебри дремучие, чтопотом и концов пропавшего человека найти не могли. Залюбливали его лихие девкидо смерти! Конечно, русалки предпочитают «спасать» крепких молодых мужиков,желательно красавцев. С Даньки в этом смысле вряд ли будет прок: первое дело,по младости лет, второе – красавцем его вряд ли назовешь, ну а третье…

Он не успел додумать. Девка резко обернулась, блеснулаглазами:

– Все! Пришли!

И, низко нагнувшись, нырнула под нависшие ветви. Данькапоследовал за ней. Тут уж царила вовсе кромешная тьма, но горячая рукавцепилась в его запястье, потянула, указывая направление, голос неразборчивовымолвил:

– Теперь не найдут! – И она затихла рядом,переводя дыхание.

Данька тоже выталкивал из себя заполошные выдохи, жадноглотал воздух, пытаясь различить запахи. Сначала он ничего не видел, тольконюхом чуял. Пахло кисло – сыростью, почему-то ржаным несвежим хлебом и, такоеощущение, прокисшей кашей. Вообще дух был неприятный, тревожный, Данька никакне мог понять, что в нем такое, но вдруг осенило: да ведь здесь пахнет кровью!Застарелый кровавый запах – вот что властвует над всем!

Данька напрягся, стараясь заставить глаза побыстреепривыкнуть к темноте. Страх, который пропал было, развеялся с ветромстремительного бегства, вернулся, снова зашарил ледяными пальцами по шее испине.

Постепенно глаза начинали видеть. Данька понял, что стоит вкаком-то балагане – вроде бы дощатом, потолок настолько низок, что и он, идевушка, которая была с Данькою примерно одного роста, только-только некасались его макушками. Почти вплотную к Даньке стояли стол и лавка, а чутьпоодаль – топчан, на который причудливой кучей было навалено какое-то тряпье.Больше ничего рассмотреть он не успел: девка приблизилась и вдруг так толкнулав грудь, что Данька, вскрикнув от боли, полетел на лавку. Сильно ударилсяспиной, но это было еще полбеды. Гораздо хуже, что девка внезапно рухнула нанего, навалилась всем весом и, уткнув в его губы влажный, тяжело дышащий рот,зашарила жадными руками по его бедрам, пытаясь развязать вздержку штанов.

Господи! Так и есть – русалка-любодеица…

В первый миг и дыхание Данькино пресеклось, и ума онлишился, и сердчишко замерло, а девкины проворные руки так и лезли ему междуног, искали там чего-то… Данька чудом вывернулся из-под горячего тела,сверзился с лавки на земляной пол, привскочил, кинулся было в сторону, но девкаоказалась проворнее: цапнула за подол рубахи – так кошка ленивой лапкой ловитмышонка, из последних сил попытавшегося дать деру. Данька рванулся, споткнулся,со всего маху ударился о топчан – и обмер, когда куча тряпья вдругзашевелилась, застонала, потом раздался некий невообразимый звук, вроде быкто-то хрипло, задавленно рассмеялся, а потом негромкий, донельзя измученныйголос произнес, странно, твердо выговаривая звуки:

– Ну, нашла наконец себе новую забаву?

Батюшки-светы! Да это никакое не тряпье, разглядел Данька,это человек лежит, распростершись, раскинув руки и ноги, накрепко привязанные ктопчану!

– Терпите, сеньор, терпите! Теперь ваш черед терпетьэту дикую тва-арь… – продолжил незнакомец, но тут же его голос пресексястоном.

Данька наклонился, пытаясь разглядеть лицо этого человека,но в это мгновение получил увесистый удар по затылку и, лишившись сознания,беспомощно сполз наземь. Он уже не чувствовал, как ему заломили за спину руки,связали их каким-то грубым жгутом, потом опутали ноги и оставили валяться,скрючившись. Он не слышал, как девка, странно, утробно похохатывая, подошла ктопчану и проворно забралась на него, не слышал надсадного дыхания, мучительныхстонов и яростных, исполненных ненависти выкриков:

– Чертовка! Оставь меня! Изыди, сатана! Да будь тыпроклята!

«Ваше преосвященство, примите мои первые выводы: в Московиивовсе не нужен посланник: говорю не потому, что я не хочу тут жить, нобесполезен расход, который для этого делается королем нашим и государем.Московия нам нужна только в войне с англичанами. В этом случае московиты нетолько могут доставить нам громаднейшую помощь диверсией, какую они смогутсделать в Германии и, следовательно, отвлечь с этой стороны наибольшую силунаших врагов, но они также достаточно сильны в случае нужды перенести войнувнутрь самой Англии. Но во время мира союз их бесполезен; годится разве толькоотносительно торговли, из которой мы можем извлечь большие выгоды.

Есть еще другой повод считать бесполезным иметь теперьпосланника в Петербурге – это перемена правительства. Оно попало теперь в рукимосковитов, между которыми есть еще много таких, которые держатся старыхобычаев, и есть такие, которые решительно осуждают всякий союз с нашеймонархией, потому что считают его для себя совершенно бесполезным по причинеотдаленности нашей Испании, и думают, что им нужно быть в хороших отношенияхтолько с англичанами, коих морская сила имеет громадное преимущество перед ихсилою. Противоположного мнения держится только князь Меншиков.

Не мешало бы довести до сведения короля нашего государя,какие идеи одушевляют этого министра. Этот человек – величайший честолюбец,какого только видел мир. Нельзя сказать, что в своем счастии он ходит ощупью,он умеет вести дела: в несколько лет из ничего и из низкого состояния онсделался первым подданным Московитской монархии, князем Империи и богатейшимвассалом по всей Европе. Но этим счастием его честолюбие не удовлетворилось.Вы, конечно, знаете, как он добивался быть избранным в герцоги Курляндии. Хотяэто ему не удалось, он все-таки не отказался еще от этой мысли. Главная же цельего – выдать свою старшую дочь Марию за малолетнего русского царя, а самомусделаться королем Польши, и потому он расчищает себе дорогу на случай смертикороля Августа. По этой, собственно, причине он так предан австрийскомуимператору.