Царская любовь - Александр Прозоров Страница 7

– Здесь подождите! – распорядился за дверью юный голос. – Али вы исповедь мою слушать собрались?

Створка распахнулась, в горницу вошел любимый воспитанник Макария.

В этот раз государь был одет в шубу бобровую, дорогую, крытую малиновым атласом, да в шапку соболью. От молодого человека далеко веяло холодом, по подолу одежды сверкал иней. Москва готовилась встретить грядущее крещение крепкими, трескучими морозами.

– Доброго тебе здравия, отче Макарий, – поклонился Великий князь. – С праздниками поздравить тебя желаю, минувшими и грядущими. Сам я, как ты велел, хворал минувший месяц и к молебнам не приходил. Иные дни вовсе в постели провалялся. Чудится мне, князья ужо и рукой махнули, не приходят вовсе. Юрия, брата мого, к возведению на стол после кончины моей готовят. Но назначенные тобою дни, святитель, сочтены. Я здесь, отче, и готов выслушать твое пастырское слово!

– Шуйские князья, Трубецкие князья, Салтыковы князья, Воротынские князья. Хворостины вон землями не богаче обычных детей боярских, однако же тоже князья. И ты среди них первый! – поднял новенькую тафью выше, до уровня глаз, митрополит. – Первый, но все же князь. – Макарий опустил взгляд на юношу. – Един бог на небе, един властитель на земле. Дабы о власти своей, личной объявить, Иоанн, во первую голову ты должен от подданных своих званием отличаться. Не первым средь прочих быть, а собою единым над прочими склоненными головами. У схизматиков средь королей и герцогов император особый имеется, у османов – султан великий. На востоке сарацинском цари над эмирами, беками и мурзами вознеслись. Тако и тебе надобно звание высшее принять.

Патриарх положил драгоценную тафью на скамью возле расписных подсвечников.

– Какое? – Великий князь проводил взглядом головной убор, очень сильно напоминающий шапку Мономаха.

– О сем тебя хотел спросить, чадо, – ласково улыбнулся митрополит. – По отцу своему, Василию, ты есть потомок Рюрика, внука императора римского Октавиана Августа, и потому полное право имеешь на титул императорский и земли отчие римские. По матери ты Чингизид, потомок царя Батыя, наследник титула царского и земель сарацинских от Волги и до пределов восточных дальних. Какой из титулов тебе по душе более?

Юноша облизнул отчего-то пересохшие губы, расстегнул на шубе крючки. Медленно произнес:

– Земли западные нищие, схизматиками погаными порченные. Окромя вина и костров с бабами, ничем не известные. Бедняки оттуда что ни год сотнями к нам бегут… Кто на стройках камни кладет, кто колбасу крутит, кто вино варит, кто на службу нанимается, кровь свою и живот за серебро продавая. Восток же сарацинский трактатами научными богат, астролябиями и обсерваториями, шелками и скакунами резвыми, пушками и коврами. К чему мне титул нищего дикаря, святитель? Коли уж править, то мудрецами и мастерами искусными! Царем, подобно чингизидам великим, зваться куда как достойнее выйдет, нежели императором.

– Одобряю твой выбор, мой мудрый сын. Царь – значит царь, – кивнул седобородый старик, поднялся с кресла, положил ладони воспитаннику на плечи. – Вот и пришло твое время, возлюбленное чадо мое. Пора!

* * *

Шестнадцатого января митрополит Макарий повелел сообщить горожанам, что службы в Благовещенском соборе проводить не станет, ибо притомился и до праздника Крещения желает отъехать на отдых в великокняжеский дворец на Воробьевых горах.

К службе без патриарха потеряли интерес и большинство знатных бояр, а потому в Кремле в этот морозный бесснежный день редкие дорогие шубы князей да дьяков почти не встречались – а вот худородного служивого люда оказалось на удивление много, чуть не полные сотни, сбившиеся в небольшие компании у дворцовых дверей, у обоих крылец, у ворот и возле всех местных храмов.

При внимательном взгляде могло бы показаться, что худородных воинов в Кремле собралось уж слишком много супротив обычного – да токмо разве кто к ним приглядывается? Не басурмане, чай – свои, православные. Пришли и пришли.

События двигались обыденно и даже скучно, не предвещая нежданностей. Народ тянулся в Благовещенский собор, санный возок митрополита медленно полз к Боровицким воротам, воины в нарядных зипунах и простецких тулупах толклись без дела. С крыльца Великокняжеского дворца спустился юный государь Иван Васильевич, охраняемый двумя рындами и в сопровождении дородного князя Трубецкого со свитой из пяти бояр.

Возок остановился, приоткрылась дверца. Великий князь поспешил к патриарху, припал к его руке. Завязалась тихая беседа.

Князь Трубецкой слегка замедлил шаг, однако останавливаться не стал – невместно родовитому боярину, равно слуге жалкому, выблядка какого-то ждать! Гордо постукивая посохом, он прошествовал мимо, величаво поднялся на ступени собора. Его свита поступила так же.

Рядом с юным государем остались только рынды.

И вот тут случилось неожиданное: опершись на руку Великого князя, митрополит Макарий выбрался из возка, бок о бок с воспитанником прошел через расступившуюся толпу к Успенскому собору и скрылся в приветливо распахнутых вратах.

Внутри храма было светло – многие из прихожан пришли именно сюда, в один из главных храмов православной державы, чтобы вознести молитвы, поставить свечи святым, испросить благословения, заказать службу. У каждого из образов стояло по несколько десятков свечей, и их ровный восковой свет заливал собор нежным, не дающим теней сиянием.

Нежданное появление святителя и государя заставило москвичей на время забыть о своих планах, потянуться к алтарной части. Там скинувший шубу на пол митрополит в драгоценной золотой фелони принял от подбежавшего священника подсвечники с длинными скрещенными свечами, поклонился на четыре стороны и начал молебен за здравие государя всея Руси Великого князя Иоанна Васильевича.

Пока он вел службу, несколько детей боярских принесли и поставили перед алтарем, спинкой к царским вратам, тяжелое деревянное кресло с высокими подлокотниками. По окончании пения псалмов Макарий указал воспитаннику на сей трон и торжественно провозгласил:

– Венчается раб божий Иоанн, волею Господа Великий князь и государь всея Руси и народа православного, земли святой, церкви кафолической! Ныне правителем державы великой становится наследник законный стола Московского, защитником рубежей земных и веры истинной! Ответь мне, раб божий Иоанн, каковой верой душа твоя спасается?

Юноша уже успел сесть в кресло, и двое служек, раскрыв на нужной странице, положили пред ним молитвенник.

– Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, – срывающимся голосом объявил Великий князь, – Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век, Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша…

Едва он закончил чтение всех двенадцати постулатов веры, в Успенском соборе торжествующе ударили колокола, и очень быстро звон этот был подхвачен в ближних и дальних храмах.