У алтаря любви - Дорин Оуэнс Малек Страница 70

Септим пожал плечами.

– Когда сенат намерен рассмотреть вопрос об аресте? – спросил Гракх трибуна.

– На сессии, завтра утром, – ответил Виниций. Трибун с сочувствием взглянул на своего друга Септима, а затем покинул гостиную.

Последние несколько дней доставили ему очень много неприятных минут – его много раз вызывали для исполнения приказов, он подчинялся из чувства долга. Сейчас можно зайти в ближайшую таверну и хорошенько выпить.

Подождав, пока Виниций покинет комнату, а Кастор закроет за ним дверь, сенатор снова обратился к сыну:

– Ты, наверное, сошел с ума?

– Я это называю по-другому, – спокойно ответил Септим.

– Ты помог бежать Марку, обвиненному в государственном преступлении, опозорившему весталку, дочь одной из самых знатных семей Рима!

– Он тебе нравился, пока не совершил то, что может бросить тень на твою репутацию. Ты же сам приглашал его сюда, зная его хорошее влияние на меня, – сухо заметил Септим.

– Откуда мне было знать, что он способен совершить такой безумный поступок – спать с девственной весталкой? – возразил ему Гракх.

– Если бы ты действительно был ему другом, то не отказался бы от него, независимо, что он совершил.

– О-о, понимаю. Испытание верности. И ты доказал, что ты друг, поступив так же глупо, как и Марк.

– Не предполагал, что ты поймешь.

– И оказался прав – мне этого не понять.

– Я не покидаю друзей, когда они в беде.

– Он сам навлек на себя эту беду, тратя время на весталку, когда в Субуре каждую ночь можно найти сотни женщин. Сам наблюдал, как Киферида висла у него на шее в моем собственном доме. Он национальный герой и мог иметь любую женщину!

– Наверное, не находил удовольствия менять женщин, как предмет потребления, как это делаешь ты, – холодно парировал Септим.

– Что ты имеешь в виду? – глаза сенатора сузились.

– Человеку, меняющему малолетних любовниц каждые шесть месяцев, не понять, что такое настоящая любовь к одной женщине, – ответил Септим.

Отец влепил ему пощечину.

– Моя личная жизнь совершенно никого не касается, – хрипло произнес отец дрожащим от гнева голосом. – Я посвятил всю свою деятельность прославлению имени моих знаменитых предков, а ты тратишь время на игру в кости и на застолья.

– Твоя деятельность – это пожимание рук влиятельным людям и подкуп нужных чиновников, у тебя никогда не было настоящего друга. Когда Марк спасал мою шкуру в бою под градом камней из катапульт и копий и тащил меня в укрытие, он не задумывался о том, выгодно ему спасать меня или нет. Помощь Марку – всего лишь возвращенный долг. И если ты считаешь, что я играл в бабки и попивал вино во время войны в Мунде [43]против Гнея Помпея, то тогда твои малолетние подружки совсем лишили тебя разума. Тридцать тысяч человек полегли во время сражения в Иберии, а ты в это время дискутировал в сенате и возвращался в роскошный дом, прекрасно организованный матерью, или проводил время со своей следующей проституткой. И не надо говорить мне о чести и мужестве, отец, ты не имеешь об этом никакого представления, иначе бы радовался моему поступку на Эсквилинском холме, а не волновался, как это отразится на твоей политической карьере.

Сенатор молча смотрел на него, от гнева не в силах произнести ни слова.

– Сегодня вечером я покину этот дом, – добавил Септим. – Поживу в казармах, пока армия не отправится в поход. Антоний планирует пойти войной на Парфию, как хотел Цезарь, поэтому скоро исчезну с твоих глаз долой. А если мне предъявят обвинение в содействии побегу Марка, совсем не жду от тебя никакой помощи. У отца матери есть деньги, и я уверен, он поможет мне. До свидания.

Септим покинул гостиную Гракха, и сенатор слышал его шаги по залу, а затем по дому.

Он тяжело опустился на диван, закрыв лицо руками.

* * *

Гостиница в Номенте больше напоминала лачугу: верхний этаж делился на четыре крошечных комнатки, в каждой стояла кровать, умывальник и больше – ничего. Вериг, со своим ростом, упирался головой в потолок и не мог даже выпрямиться, поэтому сразу же растянулся на деревянной кровати, наблюдая, как Ларвия раздевается, складывая одежду прямо на полу. Он протянул руки, и она, обнаженная, прильнула к нему – нежная, теплая, зовущая.

Долгое время они не произносили ни слова.

– Мне показалось, что вижу сон, когда в то утро ты появился на месте погребения вместе с Марком – это было настоящее чудо.

– Нас поместили в одну тюрьму на Эсквилинском холме с бродягами и ворами.

– Как вам удалось бежать?

– Его друг трибун напоил стражника, ударил его и, забрав ключи, выпустил нас.

– Септим Гракх?

– Да.

Ларвия засмеялась.

– Сенатору будет что сказать по этому поводу.

– Они с сыном в плохих отношениях?

– Да, не очень ладят, – повернувшись, она положила подбородок ему на грудь. – Куда мы отправимся утром?

Он пробежал пальцами по ее губам.

– Туда, где не будет госпожи Сеяны и навсегда исчезнет раб Вериг.

– За пределы Римской империи? Это очень далеко – завоеванные территории обширны.

– Марк предлагает Британию.

– Это дикое место. Постоянные войны между племенами.

– Очень похоже на Галлию. На западе Британии есть остров Гиберния, [44]туда не добрались даже легионы Цезаря.

– Кто там живет?

– Кельты, – ответил он, засмеявшись.

– Значит, там ты будешь чувствовать себя, как дома, – отозвалась Ларвия.

Он поцеловал ее.

– Мне все равно, куда мы отправимся, прошептала Ларвия, ложась на него. – Я устала быть Сеяной, это всегда казалось неблагодарной работой. Хочу быть с тобой.

Вериг опрокинул ее на спину и снова занялся с ней любовью.

В следующей комнате Марк и Юлия лежали, тесно прижавшись друг к другу, наблюдая, как свет луны проникает в узкое окно в стене.

– Тебе, наверное, непривычно находиться в таких «роскошных» апартаментах? – пошутил Марк, гладя ее по руке.

– Удивляюсь, что все еще жива.

– Неужели думаешь, я позволил бы им убить тебя?

– Мне сказали, что ты в тюрьме, Марк. Кто мог знать, что там используешь свои возможности.