Дочь Роксоланы - Эмине Хелваджи Страница 70

Тем не менее все четыре ладони оставались жесткими, как дерево. И целыми. Без единой ссадины.

Побратимы посмотрели друг на друга с недоумением, но было оно у них чуть разным. А потом Ежи указал взглядом на стену рядом с четверной бойницей.

Там, на плите, что была вплотную к началу клиновидного сужения бойницы, виднелся кровавый отпечаток ладони. Совсем свежий, кровь еще даже не свернулась.

Прямо у них на глазах одна из капель сорвалась со стены и упала, запятнав алым доску пола.

* * *

– Мы ведь здесь простукивали уже. Или нет? – уточнил Ежи.

– Простукивали, – согласился побратим, – а вот теперь снова послушаем. Помня батину науку. Давай-ка лучше вдвоем: ты бей, а я ухо к стене приложу.

Так и сделали. Тарас слушал отрешенно, лицо у него было как у каноника, читающего труд кого-то из Отцов Церкви. Рукой показывал: чуть правее, ниже… сильнее… три раза подряд… а теперь попеременно деревянным молотком и роговым… вот тут… еще раз тут! Тут!

Внезапно просияв, казак отстранился от стены.

– Здесь! – прошептал он, хотя шептать уж точно не было нужды: если не услышали удары, то голос тем паче. – Очень необычно идет. Не как лестница, а как… печная труба, что ли.

– Уверен? – тоже шепотом спросил Ежи.

– Даже не сомневайся. Я ведь про батину науку и возведение церквей не зря говорил. Батя у меня был кто? Каменотес он был, да не простой, а от бога. Лучшие зодчие на кулачки друг с другом бились, чтоб его в артель залучить, когда церковь ставили или каменный терем. И меня он кое-чему успел научить. Я бы ему на смену пришел…

На этих словах Тарас как-то увял.

«Так отчего же?..» – взглядом спросил Ежи.

«Так уж получилось…» – был ответный взгляд названого брата.

Тут ничего не возразишь. Вот и они двое здесь, потому что так получилось. И так получилось, что их соотечественница, роксоланка родом (кто она, знать бы…), оказалась в Истанбуле и родила двух этих чудных девонек. Так уж получилось, что всех их вместе свела судьба…

– Ну ладно, – встряхнулся казак, – надо дело делать. Как там тебя по-гречески, Георгиос Змеюкоборец, а не изволит ли твоя вельможная милость подать мне долото?

Шляхтич потянулся к доске, закрепленной над местом, где когда-то жил крысиный падишах. Доску эту они с Тарасом сумели теми же долотами приподнять, и теперь под ней были спрятаны все вещи. Кроме кинжалов: эти оставались сзади за поясом, в кушаках.

Ну не хватило у них духу такое припрятывать. Разум говорил, что держать оружие почти на виду – беду накликать, однако душа воспротивилась яростно – нет! И то сказать, они ведь воины по всей жизни своей, как тут прятать и убирать оружие с глаз, куда подальше? Просто рука не поднимется!

Да и потом, многое говорило за то, что обыска как нет, так и не будет. Для стражи они кусок отрезанный, живы пока по недоразумению, та же пыль под ногами. Чего на них время и какие-то усилия тратить? Имеются и другие заботы.

Верить в такое положение дел пленникам очень хотелось. И они верили. А вот ведь, судя по сегодняшнему приходу стражника, запросто могли ошибиться.

Ежи на миг обуял страх: а вдруг и со звуком названый брат ошибся сейчас и знак этот загадочный на стене окажется никаким не вещим? И сон у младшей из близняшек тоже не вещим был? Вот что тогда? На все про все ночь одна. А шуму и возни – это подумать даже страшно.

Эх, хоть бы на минутку туда, на волю! Помочь чем-то девушкам, как-то облегчить их работу. Да тот же камень у основания башни выворотить, им с Тарасом на это как раз минутки и хватит, есть еще сила в руках, не то что у сестричек.

Он тут же запретил себе об этом думать. Ведь не только произнесенное вслух, но и примысленное имеет свойство сбываться. Как правило. Особенно если оно нежданно и нежеланно.

Ежи перекрестился и сплюнул через левое плечо, отгоняя нечистого.

Тарас вздохнул, зачем-то зажмурился – и направил долото в намеченную заранее точку.

Ежи тоже зажмурился. И вдруг, как в омут, нырнул в воспоминания. Совсем недавние – но ведь тогда он впервые узнал имя…

Неправильное имя. Зато скоро правильное узнает.

Скоро.

* * *

Тогда было так: девушки ушли, спустились с башни, исчезли, а они с Тарасом начали прикидывать, куда же спрятать все. И вскоре додумались отодрать доску. Только успели вновь приладить ее на место, как Ежи будто кто под лопатку толкнул. А когда он обернулся и посмотрел на бойницу, то чуть сердце не захолонуло: увидел там девушку, свою, ни на миг в этом не усомнился, смотрящую прямо на него огромными глазами. Удивленными и восторженными одновременно.

Милая…

Он сам не помнил, как очутился рядом: только что стоял у противоположной стены, ощущая спиной шершавую поверхность и неровности камня, и вот уже тут, у бойницы, глаза в глаза. Протянул руки сквозь решетку, чтоб прикоснуться к волосам, но тут же опомнился, стремительно развернулся и хотел было выхватить из-под соломы спрятанную дощечку-сиденье, да только Тарас уже стоял за спиной и протягивал нужное.

Во взгляде казака застыл немой вопрос: одна? а где же Михримах? Ежи покачал головой – мол, не знаю – и отдал дощечку младшей близняшке, сам же проворно привязал к решетке шелковые шнуры. А пока та разбиралась и приноравливалась, наконец-то спросил:

– Как же все-таки тебя зовут, суженая ты моя?

В самом деле, а когда еще о том и узнавать-то? Кто знает, что день завтрашний им всем готовит: ведь предстоит не приключение, не игра, а если и игра, то самая что ни на есть с жизнью и смертью. Уж это и Ежи, и Тарас понимали в полной мере, даже если близняшки все еще не до конца осознавали по крайней молодости лет. А он до сих пор не знает, как зовут его избранницу. И пусть раньше как-то обходился без имени, но сейчас вдруг решил – хватит, пора.

Все-таки судьба их решается, которую они вместе желают разделить, и негоже как-то на то идти, даже не ведая, какое имя у его милой.

Наверное, девушка думала то же самое. Потому что, еще продолжая возиться с дощечкой, ответила сразу и серьезно, без обычной своей насмешливости:

– Здесь я Разия. Пока так и зови. А как правильно – скажу уже на воле.

Она посмотрела на него, чуть сощурясь. То ли заранее ждала неприятия, то ли, наоборот, – радости. И Ежи улыбнулся, улыбнулся с облегчением. И повторил, смакуя каждую букву:

– Ра-зи-я…

Девушка все-таки не удержалась, фыркнула, но тоже с облегчением, словно сбросила с плеч некий груз, неудобный и тяжелый. А теперь все, пусть груз этот на земле лежит, в пыли, под ногами, там ему самое место.

Ежи оглянулся на казака. Тот выглядел хмурым, подавленным, но с вопросами о Михримах не лез, выдержки хватило: понимал, что не к месту и не ко времени. Там, снаружи, произошло что-то важное для них всех. Настолько важное, что даже слов не было это подтвердить. Или опровергнуть. Но произошло. И, судя по виду девушки, произошло все-таки долгожданное, им на пользу. Не это ли самое главное?