Прощай, невинность! - Бренда Джойс Страница 70

Софи позволила усадить себя рядом с Жоржем и Рашель, здесь же сидели их друзья, Пикассо и Брак. Веро принес стул для себя. Рядом расположились и еще несколько молодых людей.

Едва Софи села за стол, как мужчины запели — даже Брак, обычно замкнутый и меланхоличный. Софи покраснела, сообразив, что они поют «С днем рождения…» и что весь бар подпевает им. Да, сегодня был день рождения Софи, но она никогда и никому не говорила об этом. Очевидно, о дате вспомнил Поль, много лет назад учивший ее в Нью-Йорке. Теперь он тоже пел вместе со всеми. Тут Софи увидела Фреда, владельца заведения, он подошел к их столу, неся небольшой глазированный торт со свечами. Когда песню допели, Фред поставил торт перед Софи, и все весело зааплодировали. Рашель обняла и поцеловала подругу, глаза ее радостно сияли.

Софи старалась удержаться от слез. Все так добры к ней, она просто не имеет права грустить. Теперь у нее новая жизнь, новые друзья, у нее есть живопись, а вскоре появится и любимое дитя. Разве она не имеет все, что только можно пожелать? Софи смахнула слезы и улыбнулась. : — Merci beaucoup, mes amis. Mes chers amis [16].

Кто-то заиграл на старом расстроенном пианино, стоявшем возле окна, это был очень усталый инструмент, на котором играли каждую ночь. Софи, обернувшись, увидела, что играет Рашель. Зазвучала бодрая веселая мелодия, и натурщица отбивала такт ногой, обутой в тяжелый бесформенный башмак. Кое-кто из посетителей начал танцевать — поскольку в баре оказалось не так много женщин, молодые художники отплясывали друг с другом. Жорж, наклонившись над столом, взял Софи за руку. Она замерла. Его голубые глаза так напоминали глаза Эдварда, и сейчас в них светилось какое-то новое чувство.

— Потанцуй со мной.

Глаза Софи удивленно расширились, она не в состоянии была даже шевельнуться. Жорж ждал ответа. Глаза его горели, Софи встряхнула головой, изумленная, ее сердце забилось чуть быстрее обычного. Что происходит? Она не понимала. Жорж ведь влюблен в Рашель!

— Спасибо, Жорж, но… нет.

Он встал и подошел к ней.

— Почему нет?

Глаза Софи наполнились слезами. Она опустила голову. Она не могла отговориться своей хромотой, потому что Жорж не обращал на это внимания, как и все остальные на Монмартре. И не могла сказать, что не умеет танцевать, — ведь он тут же предложил бы научить ее, так же, как однажды предложил это Эдвард, целую вечность назад. Но он не был Эдвардом и никогда им не станет.

— Я боюсь повредить ребенку.

Софи посмотрела в глаза Жоржа. Вокруг них молодые люди и девушки танцевали со все возрастающей страстью. Рашель негромко запела, у нее был чистый, красивый альт. Софи повернулась к подруге, чтобы избежать пристального взгляда Жоржа. Она слегка дрожала.

Но Жорж взял Софи за подбородок и заставил ее посмотреть ему в глаза.

— Может быть, ты хочешь пройтись?

Софи начала понемногу догадываться… Но этого же просто не может быть! Она не может нравиться Жоржу! Конечно, нет! Он просто добр с ней, потому что сегодня ее день рождения. Но в глазах его она не увидела доброты. В них пылал гнев, и взгляд Жоржа был откровенно мужским.

— Нет, не думаю, — испуганно сказала Софи. Глаза Жоржа потемнели.

— Почему нет?

Софи ответила вопросом:

— Зачем это?

Он рывком поднял ее на ноги. Софи словно одеревенела… и все же… он совсем еще молодой человек, ненамного старше ее самой, и ей было приятно чувствовать его крепкие руки.

— Ты тоскуешь по нему, ведь так? Ты тоскуешь по своей изумительной модели, по своему проклятому натурщику! Я не глуп и не наивен. Когда я увидел «Дельмонико», я сразу все понял. Он ведь тебя бросил? Что он тебе обещал? Какие клятвы нарушил? — Глаза Жоржа бешено сверкали. — Он тебя соблазнил, наградил ребенком и бросил! Он не мужчина! Он меньше чем мужчина!

Софи с ужасом смотрела на него. Неужели весь мир знает, что они с Эдвардом были любовниками? Неужели каждый, увидевший «Дельмонико», сразу постигал правду, как Жорж? Значит, ее тайна всем известна?

— Идем со мной, — сказал Жорж настойчиво. — Я заставлю тебя забыть о его существовании.

Пораженная его словами, его тоном, его чувством, Софи покачала головой, и по ее щекам потекли слезы.

— Я не могу забыть.

— Ты можешь. Позволь помочь тебе, милая.

Слезы потекли сильнее. Его голос так напоминал голос Эдварда!..

— Я не хочу забывать.

Он смотрел на нее, и гнев в его глазах постепенно сменился печалью.

— Когда ты передумаешь, дай мне знать. Я никогда не причиню тебе горя, любимая.

Жорж повернулся и вышел из бара.

Галерея Андре Волара располагалась на улице Сент-Фабер, в одном из наиболее элегантных кварталов Парижа. Волар как раз собирался уходить, он спешил на Монмартр, к «Зуту», где предстояло небольшое торжество в честь талантливой американской художницы Софи О'Нил. Торговец не собирался упускать это сокровище. Он хотел договориться об исключительном праве на покупку ее работ.

Но не успел он встать, как в кабинет ворвался его помощник.

— Андре! Идите скорей! Там мадемуазель Кассатт — она интересуется новой художницей, la belle americalne [17].

Волар буквально отшвырнул стул. Хотя он никогда не встречался с Мэри Кассатт лично, а ее работы увидел тогда, когда было уже слишком поздно, он очень хорошо ее знал. Они вращались в одних и тех же художественных кругах, у них были общие друзья, они интересовались одними и теми же художниками. Мэри Кассатт была весьма влиятельна в мире искусства — отчасти потому, что ее собственные работы в конце концов прославились, за ними стали охотиться, ими стали восхищаться и за них стали платить огромные деньги. Но еще она действовала как частный агент, представляющий крупнейшего в мире коллекционера Г. О. Хэйвмейера и его жену Луизину, и это придавало ей куда больший вес. Если Мэри Кассатт убеждала Хэйвмейеров, что какой-то новый художник представляет интерес, они покупали сразу несколько его работ и тем самым единолично создавали спрос там, где его прежде не было. Меньше десяти лет назад, например, работы Дега можно было купить за несколько сот долларов, но в один прекрасный день Дюран-Ру, главный конкурент Волара, купил у мелкого коллекционера одну из «Танцовщиц» Дега и продал ее Хэйвмейерам за шесть с лишним тысяч.

Так что Волар поспешил выйти в галерею, где и увидел Мэри Кассатт, рассматривающую картину Софи О'Нил, купленную им в январе.

— Bonsoir [18], Андре, — поздоровалась Мэри, улыбаясь. Это была женщина средних лет, видная, хорошо одетая. Ее взгляд сразу вернулся к висящей на стене картине. — Кто такая эта Софи О'Нил? Ирландка?