Лесной рыцарь - Дженнифер Блейк Страница 72

— Так что же ты плачешь? — воскликнула она, встряхнув Элен за плечи. — Это значит, что он любит тебя, так любит, что даже приехал за тобой!

— Но если его убьют, что тогда? Рено слишком хорошо научил начезов стрелять. Они отбивают все атаки, так яростно сражаются! Я боюсь, Элиз, так боюсь!

— Мы все боимся, — негромко сказала Элиз, и Элен увидела, что губы у нее побелели.

— Ты тоже? Но ты кажешься такой храброй, такой выдержанной… Ах, Элиз, ты так много для меня сделала! Чем я могу помочь тебе?

Элиз боялась, что ее беспокойство за Рено может показаться Элен предательским. Вместо этого она встретила у нее сочувствие. Казалось, Элен понимает, что у Элиз с Рено не простая связь, что это трагедия. Элиз вдруг с грустью осознала, что если у Элен, несмотря ни на что, с Сан-Амантом еще все может быть хорошо, то их отношения с Рено были обречены с самого начала…

В течение последующих дней шел дождь, он смыл грязь и нечистоты в колодцы, и вскоре разразилась лихорадка, распространившаяся быстрее, чем лесной пожар. Запасы продовольствия на складе стремительно убывали, положение становилось критическим, и наконец старейшины решили собрать совет.

Совет был открытым, присутствовать могли все желающие. Элиз не хотела привлекать к себе излишнего внимания и сидела вдалеке от хижины Большого Солнца, перед которой собрались старейшины. Она жалела, что не может разобрать слов Рено, но их передавали через толпу, и она внимательно слушала.

До нее доносился его выразительный голос, Рено говорил на плавном языке начезов с его звучными фразами и многочисленными вежливыми формами. Его голос глубоко волновал ее, так что она вслушивалась в его звук, даже не разбирая слов. Этот голос она знала смеющимся, знала его в страсти и любви и знала также, что не забудет его звук никогда-никогда. Как многим она ему обязана и как мало смогла дать ему взамен! Что ж, зато у нее останутся воспоминания — такие сладкие, такие будоражащие, каких нет у большинства женщин. Они станут для нее драгоценными в старости, она будет вызывать их одно за другим, рассматривать на свету, чтобы восхититься их цветом и яркостью. Первая ночь похода, когда он, обнаженный, стоял под дождем; их ночное купание, когда она увидела его, залитого лунным светом; лавандово-серые сумерки, когда они любили друг друга в лесу… Жаль только, что этих воспоминаний так мало…

Прислушиваясь к разговорам вокруг себя, Элиз поняла, что Рено предложил продолжать сопротивление, отметив, что французам приходится не легче, чем им. Он сказал, что многие солдаты — колонисты из Нового Орлеана, и у них там масса дел и обязанностей. Скоро им надоест зря тратить порох и снаряды на такую неприступную твердыню. Если индейцы проявят выдержку, французы сами пришлют к ним делегацию для мирных переговоров и примут условия начезов. Старик, говоривший следом, был против. Он возмущался продолжающейся осадой, тем, что Рено заставляет начезов воевать французскими методами, вместо того чтобы прибегнуть к традиционным приемам. Он призывал осуществить ночную вылазку, окружить французов и убить их во сне. Потом выступил еще один оратор, не согласный с мнением предшественников. Больше всего он боялся, что индейцы умрут от жажды и болезней. Лихорадка так ослабила воинов, что они были уже не в состоянии защищать укрепления или идти в атаку. Он потребовал отправить к французам послов с предложением мира, чтобы те договорились о встрече, на которой можно будет обсудить условия.

Мнение совета склонялось то в одну, то в другую сторону, спор продолжался до ночи. Всем было ясно, что из-за недостатка боеспособных воинов индейцы с трудом держат оборону, а нападение и вовсе невозможно. Но французы наступали с такой яростью, что совет опасался, как бы они не расправились с мирной делегацией до того, как ее члены успеют что-нибудь сказать. Нашлись и такие, которые потребовали сжечь двух француженок, чтобы показать врагу, что то же случится с остальными, если наступление будет продолжаться. Кроме всего прочего, это было бы местью за начезов, сожженных на костре по приказу губернатора Перье. Предложение было отвергнуто, но сама угроза зловеще повисла в воздухе.

Наконец встала Татуированная Рука. Она говорила со спокойной убежденностью, и после ее речи все умолкли.

— Что она сказала? — спросила Элиз Маленькую Перепелку, которая сидела на два ряда впереди нее.

— Мать Большого Солнца предложила, чтобы к командующему послали какую-нибудь француженку с просьбой о перемирии.

— Француженку?! Да она скорее попросит его сровнять деревню с землей!

— Может быть, не всякая, — вздохнула Маленькая Перепелка. — Вот ты, например, попросила бы?

— Нет… Но мне кажется, что индейские воины не станут прятаться за женскую юбку.

Маленькая Перепелка нахмурилась.

— Они так на это не смотрят. Конечно, это вопрос деликатный, но кто же лучше женщины, хранительницы мира и жизни, представит их интересы? Причем нужна именно француженка, у которой и в мыслях нет ничего дурного.

— Рено не допустит этого.

— Если так решит совет, он не сможет ничего сделать. Если бы отряд воинов находился вдали от деревни, все было бы по-другому: там его слово было бы главным. Но здесь все решает совет.

Старейшины долго совещались между собой. Наконец вперед вышел Большое Солнце и объявил решение.

Элиз увидела, что Рено, который до этого стоял рядом с братом, стал пробираться в ее сторону, как будто и раньше знал, где она сидит. Подойдя к ней, он протянул руку, чтобы помочь ей подняться.

— Пойдем, любовь моя, — сказал он; лицо его было абсолютно невозмутимо. — Выбрали тебя.

Когда наступило утро, Татуированная Рука, Маленькая Перепелка и Элен придали Элиз надлежащий вид. Со склада для нее принесли коричневое с табачным оттенком бархатное платье, украшенное кружевом и золотой вышивкой. Поверх него накинули длинный плащ из тканого лебяжьего пуха с золотыми и красными разводами. Волосы заплели в косы и уложили вокруг головы, закрепив черепаховыми гребнями. Подходящих туфель не было, поэтому пришлось надеть белые свадебные мокасины.

Рено, Большое Солнце и Татуированная Рука научили ее, что сказать французам. Со стены уже размахивали белым полотном — знаком перемирия, свистели тростниковые свистки, гремели барабаны.

В последнюю минуту к Элиз подошел Рено. Некоторое время он молча смотрел на жену, стоявшую перед ним в своем великолепном наряде. Ее кожа за последние дни приобрела легкий золотистый оттенок и была безупречно гладкой; волосы блестели в первых лучах солнца, янтарно-карие глаза смотрели твердо. Она была очень красива в этот момент — мужественная и целеустремленная женщина.

Рено взял ее руку и поднес к губам.

— Я не уверен, что смогу отпустить тебя, — сказал он спокойно, но лицо у него было напряженное и утомленное.

Она посмотрела в темную глубину его глаз, коснулась пальцами ожога от головни, упавшей ему на плечо с горящего дома, когда он помогал его тушить.