Грешный любовник - Джулия Росс Страница 72

– А вдруг Зевс обнаружил, что похитил вовсе не жалкую смертную, но богиню любви, мудрости и страсти, которая куда могущественнее его самого?

– Тогда у нас в небесах начнется война. – Она покосилась на полог кровати. – Кажется, уже началась. Как думаешь, мы сломали кровать?

От одной ее красоты можно лишиться решимости, а от ее мужества захватывало дух.

– Ничто не сломано – только сердце разбито.

– Чье сердце?

– Еще предстоит выяснить.

Она приподнялась на локте и коснулась пальцами его подбородка.

– Вот такого, – поведала она, – еще никогда не приходилось делать.

– Чего именно тебе никогда не приходилось делать?

– Уничтожать полог кровати, – ухмыльнулась она.

– Обещаю придумать для вас занятие поинтереснее.

Она склонилась ниже к нему. Ее запах окутал его облаком безумного блаженства.

– Однако и повторить уже свершенный подвиг более чем достаточно. – Губы ее заслонили от него мир, и она принялась покрывать его веки легкими поцелуями. – И никогда прежде мне не доводилось заниматься любовью полностью одетой, – добавила она.

– Нашей единственной целью является обнаружение все новых сторон уязвимости.

– Моей или твоей?

– Ты собираешься доказать, что твоя броня крепче? – заметил он. – Я и сам знаю, но все равно намереваюсь разоружить тебя.

– Несмотря на то что ты рискуешь больше, чем я? Рука его скользнула ей под юбку.

– Может, и не больше. Ты сама признала, что в том, чтобы позволить любовнику проникнуть тебе под одежду, ты видишь больше интимности, больше непредсказуемости, чем в простой наготе.

– Любовнику? – переспросила она. – Или врагу?

Его пальцы задержались в гладкой ложбинке, в месте, где ее нога соединялась с женственным бедром, скользнули по выпуклости живота, по золотистому пушку ниже его.

– Ты думаешь, что ты мой враг, – ответил Дав. – Однако я не враг тебе.

– Так будешь. – Сильвия откинула голову назад. – И не думай, что я не возьму у тебя все, что можно!

– Все, что я даю, отдается по доброй воле. И ты воздашь мне той же мерой.

– Нет, – прошептала она. – Не воздам.

Ладонь Дава легла на влажный холмик. Глаза ее закрылись. Дыхание стало прерывистым.

– Ну, тогда ты все-таки трусиха, – сделал он вывод.

– Возможно.

Рука нежно двигалась вперед-назад, делала маленькие круги до тех пор пока она, задыхаясь, не вскрикнула. Его собственный пыл требовательно кипел в крови, но он, призвав на помощь все самообладание, проигнорировал требования тела.

– А теперь ты наверняка еще и голодная трусиха?

– Теперь? Какой там голодная! – Она открыла глаза. – Я человек честный и готова признать, что пресыщена сверх меры.

– Я имел в виду голод, требующий пищи и вина. Ни одна женщина, какого бы удовлетворения ни чувствовала в другом отношении, не способна влюбиться на пустой желудок.

Где-то в доме пробили часы.

– Три часа утра, мадам. – Он снял с себя камзол и положил ей под голову в качестве подушки. – Мой камзол. Теперь вы должны мне один слой. А пока я прикажу принести нам ужин.

Звучало как предложение перемирия. Удалившись за ширмы в углу, довольные и временно успокоившиеся, они, так и не сняв ничего больше из одежды, помогли друг другу вымыться, по очереди используя таз с горячей водой.

Но всю оставшуюся ночь дикая настоятельность желаний гоняла их по всей комнате. Они предавались любви на ковре, прямо посреди остатков своей трапезы. Затем на скамье возле окна. Один раз на кресле возле камина. Она возбуждала его, зажигала, доводила до исступления страсти и душераздирающей нежности.

Еще один слой?

Наконец они заснули, обессилев, завернувшись снова в синий бархат полога.

Утром и простыни, и подушки его постели сверкали той же нетронутой белизной, что и снег, который падал всю ночь.

В тот же день, в понедельник, но попозже она скинула юбку и лиф, а он стянул с себя жилет. Но по-прежнему постель оставалась нетронутой. И по-прежнему пыл их был неиссякаем. Спускалась ночь. Он распахнул дверь в коридор и крикнул, чтобы им принесли ужин.

– Будет омар, и устрицы, и вино, – сообщил он, оборачиваясь к ней, – и еще безумная роскошь в виде свежего винограда, спаржи и огурца из теплицы. А потом, полагаю, мой повар приготовил для нас сбитые сливки с вином и сахаром, а также приправленные пряностями припущенные фрукты.

– И что дальше? Ты попытаешься подкупить меня амброзией, пищей богов?

– Почему бы и нет? Думала, я не догадаюсь заручиться поддержкой всех органов чувств?

– Ну как я могла такое подумать? – Она дерзко улыбнулась ему. – Но ты не забыл, случайно, что тем, кто попробовал амброзию, даруется бессмертие? Тогда наша битва будет продолжаться вечно и мы застрянем в твоей спальне навсегда.

– Ну так давай пировать, – предложил он, чтоб уж наверняка не проворонить вечность.

Дав взял у лакея поднос и поставил возле камина. Потом налил вино и, опустившись на колени, разломил свежий хлеб, от которого пошел теплый аромат, и снял крышки с блюд. От предвкушения рот его наполнился слюной. Здорово проголодался.

– Мальчишкой я именно так и представлял себе блаженство.

Сильвия, усевшись в одно из кресел, наклонилась к подносу и принюхивалась к аппетитным запахам.

– И в чем заключалось блаженство? Он сидел на коленях.

– Есть омара и устриц возле огня.

Она взяла протянутую тарелку со снедью и впилась зубами в сочную мякоть.

– Довольно простодушное представление о блаженстве.

– Ребенком я еще не знал, что существуют взрослые формы блаженства, гораздо более глубокие.

Она невесело засмеялась.

– Известно, что дары моря увеличивают возможности для таких взрослых игр, не так ли?

Он подмигнул и, съев устрицу, вытянулся на полу возле ее ног.

– Вы полагаете, что нам с вами требуется еще и возбуждающее? Боже, мадам, всякий, кто услышал бы ваш смех, сразу бы понял, что вы уже удовлетворены до последней степени. И как, подействовало?

Она шутливо нахмурилась и взяла побег спаржи.

– Что подействовало?

– Я склонил вас к тому, чтобы перейти на мою сторону? Вы останетесь преданы мне навечно? Вы скажете Ивширу, чтоб он думать забыл о своих уликах?

– Нет, – ответила она, слизывая масло с губ. – Какие бы чувственные удовольствия вы мне ни предлагали, вам все равно не победить.

Дав вновь наполнил ее бокал.