Знак расставания - Лиз Райан Страница 75

Сказать ли ей об этом? Следует ли ему предупредить Эран? Кевин подумал, что да, он просто обязан… Но не сегодня. Не сейчас, когда ее лицо сияет радостью и любовью. Каждому нужен этот период в жизни, период абсолютного счастья. Даже если он был очень короткий, сами воспоминания о нем позволяли просто выживать впоследствии, когда пламя затухало и любовные огни угасали…

Бен лежал на спине, и на его лице было отстраненное выражение, которое говорило, что шоу уже закончено и занавес опущен. Рядом с ним, опираясь на подушки, сидела Эран и делала записи в дневнике, который она вела с недавнего времени. Она думала, что запомнит каждую деталь этих гастролей, этого волшебного тура, а все говорили — нет, забудет. Через год-два, когда она будет читать свои записи, просматривать фотографии, она сама будет удивляться.

Эран решила сохранить все, радуясь новому фотоаппарату, который ей подарил Бен. Но фотографии запечатляли только отдельные сцены, моменты; а на этих страницах она зафиксирует мысли, свои чувства. Эран сосредоточенно писала, когда Бен повернулся и положил свою ногу поверх ее ноги.

Что-то, связанное в воспоминаниях с его запястьем, бросилось Эран в глаза, когда Бен отбросил смятую простыню. Его кожа выглядела подчеркнуто смуглой на фоне белой простыни, но это было что-то другое — изгиб запястья, его линия, которые всегда восхищали ее. Очень изящное, очень чувственное.

— Вчерашний вечер был просто потрясающим! — сказал Бен.

Эран не поняла, что он имел в виду — шоу, банкет или тот восхитительный секс, которым они занялись потом. Но ведь вообще все было невероятным вчера!

— Невероятно, да. Я пытаюсь найти слова, чтобы описать все это, но не могу их подыскать, — отозвалась Эран.

— Я чувствую… я чувствую, что я вошел в форму, все словно собралось воедино, — энергично сказал Бен.

— Я согласна. Я как раз думаю, как костюмы и грим расширяют творческие границы. У тебя в шоу есть все элементы оперы, — сказала Эран.

— Это точно. Я начинаю осознавать, что рок-музыка может быть всем, чем ты только пожелаешь! Тебе необязательно быть грубым и неотесанным, грязным, и ненавидеть весь мир, чтобы произвести впечатление. Есть огромное пространство для гораздо большего! Я опасался, что для меня этого будет недостаточно, но сейчас меня это вполне удовлетворяет, — сказал Бен.

— Ну, многие музыканты тоже используют костюмы, как и ты. Элвис, например, делал это. Но я не могу вспомнить никого, кто так же бы лез из шкуры, как ты вчера. Не так уж много есть певцов, которые при этом были бы пианистами такого же уровня, атлетами и танцорами, — отозвалась Эран.

— Я был на высоте? — спросил Бен.

— Полностью. И Кевин тоже. И публика. Но и ноты, и слова были очень естественны… у каждой песни была своя сущность, — сказала Эран.

— Ты не возражаешь, что теперь не только ты пишешь тексты песен, Эран? У тебя нет такого чувства, что о тебе должны больше говорить и больше тебе поручать? — спросил Бен.

— Нет. Не сейчас. У меня много других дел. Сейчас мне хватает дневника, и еще я пишу стихи для тебя. Мне нравится, когда ты поешь мои песни. Я тогда чувствую… Это похоже на то, когда мы занимаемся с тобой любовью. Это просто переполняет меня, — сказала Эран.

— Это все не слишком тяжело для тебя? — спросил Беи.

— Нет! Я не представляю, что на меня такое нашло, когда мы уезжали из Хэмпстеда. Многим ли девушкам удается посмотреть мир так, как мне? — улыбнулась Эран.

Его губы приоткрылись в улыбке, от которой Эран чувствовала себя уверенно и защищенно. Джессика Хантер уже много раз говорила о том, что неровные зубы Бена надо исправить, но Эран думала, что это у нее просто такой пунктик.

— У нас есть целое утро, вернее, то, что от него осталось. Когда мы уезжаем? И куда? В Орлеан? — спросил Бен.

— В три. У нас еще пять часов, — ответила Эран.

Бен сел на подушках и привлек ее к себе.

— Это не так много, ну, давай прикинем, что мы еще можем успеть сделать в Париже? Что ты выберешь — долгий роскошный завтрак или просто перекусить сэндвичем и отправиться гулять по окрестностям? — спросил Бен.

— Сэндвич и окрестности, — сказала Эран.

— Точно, так что давай-ка пошевеливайся! — засмеялся Бен.

«Вот в этом, — подумала Эран с грустью, — и заключается проблема: все время надо пошевеливаться, перемещаться почти каждый день в следующий город, прежде чем толком осмотреться в том, где они уже были. Но в конце концов, это работа, а не отпуск, причем — чудесная работа!»

Франция была фантастической. Испания — чувственной. Германия — немного странной. Берлин принял Бена безоговорочно, но в Мюнхене в публике ощущалось какое-то напряжение, какое-то подозрительное отношение. На следующий день в половине рецензий писали о том, что Бен уродует классику, а в другой половине — что рок прекрасен.

Слишком преисполненный гордостью, внушенной двадцатью предыдущими своими триумфами, Бен прореагировал на одно поражение бравурной песнью:

— На фиг! На фиг всех, высоких и низких, длинных и…

Все рассмеялись и дружно присоединились к нему, кроме Кевина, прирожденного паникера. Он не хотел, чтобы Бен стал сильно задаваться и много из себя воображать. В Швейцарии он забеспокоился еще больше, когда некая дама-критик бросила в лицо Бену:

— Вы нарушаете все правила, мистер Хейли!

— Мадам, они существуют для того, чтобы их нарушать, — парировал Бен, в то время как Тхан был не на шутку встревожен, не собирается ли эта мадам наброситься на музыканта с кулаками. Тхан был очень взволнован, но критикесса в ярости удалилась.

Может быть, это просто действовала погода? Стоял конец мая, с каждым днем становилось все жарче. Из всех городов, где они побывали, Эран больше всего понравилась Барселона. Бен же никак не мог «понять» Зальцбург. Во многих домах были настежь распахнуты окна, за которыми виднелась одна и та же картина: толстые тетки гладили бесконечные груды белья.

— Что это — Австрия — всемирный прачечный центр? — спрашивал он.

Но Зальцбург был родиной Моцарта, и Бен не мог покинуть его, не побывав на каком-нибудь концерте, где исполнялись любимые им произведения. Единственный концерт в тот вечер, который оказался в их распоряжении, проходил в парке. Попурри из популярных мелодий других двух австрийских гигантов, Иоганна Штрауса-старшего и Иоганна Штрауса-младшего, завершалось расхожей мелодией «Голубого Дуная».

— Туристическая мешанина! — бросил Беи.

— Так ты сейчас и есть турист! — заметила Эран.

Бен ворчливо заявил, что Моцарт в «Ковент-Гардене» звучит гораздо лучше. Так он думал, пока не попал в венскую оперу, которая заставила его изменить свое мнение.

— Вот это театр! Вот это дирижер! — восклицал Бен.

Кевин задумался, что ему делать с Беном в Италии, на родине оперы. Когда они туда доберутся, Бену может взбрести в голову выступить в «Ла Скала» в Милане. Он посмотрит на свои залы и будет разочарован.