Кармелита. Роковая любовь - Олег Кудрин Страница 76

— А теперь, когда мы остались наедине, я хотел бы услышать от тебя всю правду.

И снова Максим лишь молчал.

— Ну не верю я, что ты мог совершить такую глупость! Не верю! Если бы на эту дурь пошел Антон, по своей инициативе, я бы не удивился. Но ты…? Ты вообще долго будешь со мной в молчанку играть?

Максим только крепче сжал губы.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Нет.

— Во-о-от, спасибо. Услышал твое веское слово. Но ты понимаешь, что если я не узнаю всей правды — я вынужден буду пойти на радикальные меры? На самые радикальные.

В этот раз Максим был более многословен:

— Я понимаю, Николай Андреевич. Мне нечего вам сказать.

— Ну что ж… — как-то очень просто, обыденно, по-домашнему сказал Астахов. — В таком случае, ты уволен. Можешь идти в отдел кадров за расчетом и трудовой книжкой.

* * *

Рыч таки надумал, где можно искать Кармелиту. В детстве она часто сбегала в то место. А потом чуть подзабыла его. Теперь же, после неудавшегося выступления, самое время наведаться именно туда.

В старый заброшенный театр!

Рыч неслышно пробрался в фойе. Так и есть — услышал приглушенные голоса в зале. Подошел поближе к двери, чтобы услышать, что они говорят.

— Скажи мне правду, Миро… Ведь это ревность, так? Ты увидел меня на озере с тем парнем, с Максимом… И решил его убить… Так?

Рыч удивленно приподнял брови — а он вовремя, речь как раз о его работе. Кармелита подозревает Миро? Очень хорошо. Если бы она еще увидела нож, оставшийся рядом с Максимом!

Вообще, Рыч не мог понять, почему это дело совершенно заглохло. Ведь он одним махом надеялся устранить сразу двоих. Что ж там, в ментовке, очевидного не видят — нож-то цыганский, театральный. И почему дело не открыли?

А может, это и к лучшему — он свою работу сделал, деньги получил. И ничего ему за это не будет. И все так тихо-тихо.

— Миро, так ты ответишь на мой вопрос?

— Отвечу! Я его пальцем не трогал! Хотя, видит Бог, очень хотелось, я даже в гостинице его разыскивал! Но ушел! И не тронул его!

«Слабак, — сказал про себя Рыч. — Помню, как ты разыскивал Максима в гостинице. И всякие горничные, если что, тебя там наверняка запомнили. Видный ромалэ!»

— Точно не тронул? — с надеждой спросила Кармелита, ей очень хотелось поверить в это.

— Да, клянусь, — Миро поцеловал старинный семейный медальон, висящий на шее.

— Боже мой… Кто же тогда? Неужели это все-таки…

Рыч напрягся — оч-чень интересно, кого же она назовет!

Но Кармелита молчала. Рычу надоело ждать, он решительно распахнул двери и вошел в зал:

— Здравствуйте! Что, не ждали?.. Ваше время истекло! Мне приказано красавицу домой доставить.

— Подожди снаружи, — жестко сказал Миро. — У нас разговор.

— Нет, уважаемый, я тебе не лакей на улице ждать. Я сказал — нам пора.

В зале повисла театральная пауза.

— Я что-то неясно сказал? У нас разговор, — повторил Миро.

— Спокойно, Миро! Не шебуршись. Я же здесь не по своей воле, я, между прочим, на Баро работаю.

— И что?

— Хочешь поговорить с Кармелитой, говори сколько угодно. Только спроси разрешения у ее отца! А я только выполняю приказ…

Но Миро уже не мог отступать:

— Придется, видно, тебя по-другому попросить!

— Что, опять ножи метать будешь? — сказал и тут же замолк Рыч, поняв, что сболтнул лишнего — не стоило напоминать Миро, где он оставил один из своих замечательных ножей.

— Не надо, Миро! Я поеду, — постаралась успокоить всех Кармелита и с непривычной для нее покорностью пошла к выходу.

* * *

Угрюмо, понуро Максим вышел из кабинета Астахова.

— Ну? — спросил его Антон заговорщицким полушепотом.

— В каком смысле «ну»? Что это сейчас было? Что ты сказал там, в кабинете?

— А что я мог? Что я должен был сказать?

— Правду, Антон! Всего лишь правду.

— Легко сказать, правду! А я не мог ее сказать, не мог из-за… из-за матери! У них и так с отцом сейчас… а тут еще я… И они, и я… — губы начали дрожать, Антон почти плакал.

— Понятно! То есть ты типа герой! Пожертвовал собой, чтобы маму не огорчать!

— Ничего смешного, Максим! Это жестоко — то, что ты говоришь.

— Ах, жестоко… Зато ты меня, дружище, подставил очень мягко. Ты это понимаешь?!

— Ты сам сказал, что готов мне помочь.

— Так вот что ты имел в виду под словом «помощь»?

— Тебе-то что? Тебе все равно ничего не будет… Ничего! Отец тебя любит больше, чем меня. Он тебе вес простит. Отругает немножко — и дело с концом… И опять будет у тебя с ним мир и понимание.

— Ничего у меня с твоим отцом не будет. Меня уволили. Тебе спасибо.

— Как уволили? — Антон растерялся.

— Так! Окончательно и бесповоротно. Ты вот мне скажи… Я от тебя хочу услышать… Ты считаешь, что это справедливо? Ну что ты молчишь? Там, в кабинете, нужно было молчать… Я тебя не выдал. А ты… Знаешь, почему я сейчас с тобой разговариваю? Я все же надеюсь, что ты переборешь себя, пойдешь и скажешь всю правду. Если, конечно, ты мне друг…

Антон не шелохнулся.

— Ты пойдешь?

Лицо Антона скривилось, он закусил нижнюю губу и развернулся к окну.

— Ты пойдешь… друг?!

Антон повернулся к Максиму и истерически, со слезами на глазах, прокричал:

— Не-е-ет!!!

Оформление документов и выход из тюрьмы прошли как во сне. Олеся не верила, что все это происходит с ней. Форс подвез ее до дома. Она вошла в свою квартиру. Пахло пылью, одиночеством, запустением. Как она мечтала там, в камере, оказаться дома, нырнуть в ванну, вспенить воду, залечь надолго с книжкой, потом поставить хорошую музыку, съесть что-нибудь этакое, выпить наперсток ликера…

Отчего же сейчас ей так плохо? Почему нет ничего, кроме усталости? Олеся положила голову на стол и уснула.

Но утро вечера мудренее.

Не хныкать — приказала она себе. Приняла контрастный душ, сделала прическу. Подобрала костюм. Долго выбирала (это вам не в тюрьме в обносках ходить!). Предстояло идти в ресторан, общаться с Форсом и с этими непонятными людьми, у которых она будет работать.

…Стол был накрыт на четверых. Но сидел за ним один Форс. Увидев Олесю, встал, отодвинул стул, помог сесть, сделал дежурный комплимент:

— Сударыня, вы прекрасны!