Рожденная в огне [= Огненная роза ] - Нора Робертс Страница 8

– Если затеять уже сейчас кое-какой ремонт, то к следующему лету, думаю, смогу открыть гостиницу. Ты ведь знаешь, в западные графства туристы больше всего приезжают летом. И они найдут здесь удобный ночлег на один-два дня. А еще можно… – Вздрогнув, она прикрыла глаза. – Боже мой, о чем я говорю, когда наш отец еще даже не похоронен.

– Как раз это он и хотел бы услышать от тебя. Разве ты его не знаешь? – Мегги почувствовала, что опять в состоянии улыбаться, и улыбнулась сестре. – Строить планы – самое милое для него дело.

– Да, – смущенно подтвердила Брианна. – Мы, Конкеннаны, большие любители предаваться мечтам.

– Брианна, я не могу забыть… В тот вечер, на скалах, он говорил о тебе. Назвал своей розой. Это значит, он хотел, чтобы ты расцветала.

Меня же он назвал своей звездой, вспомнила Мегги. И, значит, я должна сделать все возможное, чтобы засверкать…

Она была одна – это состояние она любила, пожалуй, больше всего. От дверей коттеджа Мегги видела, как струи дождя хлещут по лугам и полям, принадлежащим Мерфи Малдуну, пригибая травы, отскакивая от валунов, в то время как позади нее с упрямой уверенностью пробивается солнце. Под серым небом одновременно рождались и соседствовали самые противоположные виды погоды – все торопливые и скоротечные. Это была Ирландия.

Для Маргарет Мэри Конкеннан дождь являлся отрадой. Почти всегда она оказывала ему предпочтение перед косыми солнечными лучами и бездонной ярчайшей голубизной безоблачного неба. Дождь был как бы мягкой серой завесой, отделяющей ее от остального мира. Или, что важнее, отделяющей от нее тот мир, что лежал за этими раскинувшимися перед ней полями и холмами… И пятнистыми коровами.

И хотя сама земля с оградами из камней, зеленеющей травой и зарослями фуксии уже не принадлежала ни Мегги, ни ее семье, но все равно вся эта местность – диковатая природа, влажный весенний воздух – была ее собственностью. Неотъемлемой частью ее жизни. Ведь она родилась и оставалась дочерью фермера, несмотря на то, что никогда не занималась крестьянским трудом.

Пять лет прошло с той поры, как умер ее отец, и за это время она делала все, чтобы обрести – и обрела – свое место под солнцем. Исполнила, в меру возможностей, то, о чем он просил. Разумеется, добилась не так уж многого, но продолжала, во всяком случае, работать и продавать свои изделия – в Голуэйе, в Корке, а не только в Эннисе.

Пожалуй, большего ей и не надо. Она бы, может, и стремилась к большему, если бы не знала, что за все приходится платить, и чем значительней цели и замыслы, тем выше плата за их осуществление. Выше и тяжелей.

И если время от времени она испытывала беспокойство и неудовлетворенность, то сразу же пыталась напомнить себе, что именно этого она и хотела – жить отдельно и делать то, что нравится, а значит, нечего терзаться и мечтать о несбыточном.

Но порою в такие дни, как сегодня, когда солнце и дождь то и дело вступали в отчаянную схватку друг с другом, она вспоминала об отце, о его несбывшихся мечтаниях.

Он умер, так и не обретя богатства, не зная жизненных успехов, не сумев сберечь то, что находилось в распоряжении его рода в течение долгих лет, – землю.

Она никогда не страдала от мысли о том, что многое из того, что принадлежало ей от рождения, было распродано, заложено, утеряно по вине отца, из-за его фантазий и неосуществленных планов. Но все же испытывала какое-то сожаление, глядя на поля и склоны холмов, где прошло ее безоблачное детство и бродить по которым она могла теперь только с разрешения новых хозяев. Однако все это в прошлом. Она бы не хотела трудиться на этих землях, чувствовать за них ответственность. У нее нет страстного желания выращивать что-то, о чем так мечтает ее сестра Брианна. Свой сад она любит, конечно. Ее радуют его ароматы, смелые краски растений. Но цветы там растут в основном сами по себе, и в редкие часы и дни она уделяет им какое-то внимание.

У нее есть свое царство, за пределы которого она не хочет выходить, – там ее дело, ее мысли, и никто, и ничто больше не нужны ей. В нем она чувствует себя самодостаточной.

А зависимость от других, полагала она, и стремление к чему-то большему ведут только к неудовлетворенности и к различного рода несчастьям. Да и зачем далеко ходить – у нее перед глазами пример родителей.

Стоя здесь, у открытой двери дома, под прохладным дождем, она с удовольствием вдыхала влажный весенний воздух, в котором смешались запахи цветущего терновника, росшего, как живая изгородь, с восточной стороны сада, и аромат ранних роз, уже распустившихся на его западной стороне.

Небольшого роста, стройная – последнее было видно, невзирая на мешковатые джинсы и фланелевую рубаху навыпуск – вот какой была Мегги Конкеннан. На длинных, до плеч, огненно-рыжих волосах сидела нескладная шапка, серая, как моросящий дождь, из-под ее козырька смотрели задумчивые глаза цвета морской волны. Ее лицо, смуглое, с веснушками на носу и возле него, было мокрым от дождя. Мягкие линии щек и подбородка, широкий унылый рот – все словно в капельках росы. В руке она держала стеклянную кружку собственной работы с крепким чаем, который всегда пила на завтрак. Из кухни раздавались резкие звонки телефона, однако она не обращала на них никакого внимания. Это было манерой поведения, превратившейся в привычку, особенно когда голова ее занята мыслями об очередной работе. Черты и формы будущей скульптуры обретали в эти минуты красоту и ясность дождевых капель.

Видение манило неодолимо. Так и не подойдя к телефону, она зашагала сквозь дождь к мастерской, где успокаивающе фыркал и рычал огонь в плавильной печи.

В своей конторе в Дублине Роган Суини держал в руке телефонную трубку, слушал повторяющиеся без конца сигналы и раздраженно чертыхался. Он деловой человек, у него каждая минута на счету, и он не может тратить столько времени ради общения с невежливой и вздорной художницей, которая не хочет отвечать на звонок, нужный в первую очередь ей самой и, быть может, открывающий перед ней достаточно радужные перспективы.

У него и без этого сегодня работы по горло. Ответы на звонки, бумаги в папках и цифры, цифры… И еще надо, пока не поздно, пойти в галерею и познакомиться с последними поступлениями. Национальная американская керамика – его детище, он потратил в последние месяцы немало времени и усилий, отбирая лучшие из лучших образцов.

А в это самое время какая-то упрямая особа из графства Клер сидит у него занозой в мозгу! Он никогда еще не видел ее саму, но ее работы не дают ему покоя. Разумеется, он уделит достаточно внимания новым поступлениям, как всегда, тщательно займется консультациями, оценкой, но в то же время ему по-прежнему интересно открывать новые имена. Это волнует и будоражит.

Работы этой Конкеннан, на которые он недавно обратил внимание, понадобятся для его галереи, решил он, и не успокоится до тех пор, пока не осуществит задуманное.

Он считал, что родился для того, чтобы добиться успеха, недаром он представлял уже третье поколение удачливых предпринимателей, виртуозно владевших искусством превращать пенни в фунты стерлингов. Дело, которое его дед основал более шестидесяти лет назад, с тех пор процветало и при нем, Рогане Суини, тоже не должно прийти в упадок. Ни в коем случае! Он умеет добиваться своей цели – кропотливой работой, обаянием, настойчивостью, цепкостью – чем угодно, в рамках дозволенного, разумеется.