Прелестная наставница - Сюзанна Энок Страница 8

Он ушел, по пятам преследуемый невозмутимым Уимблом…

— Боже, какое счастье! — прошептала Роза, когда дверь за ними закрылась.

— Да, человек он… резковатый, — рассеянно согласилась Александра, размышляя над тем, что так взбесило графа. Неужели случайная фраза о том, что у него больше никого нет? Как это — никого? И как же тогда все эти слухи о кутежах с дамами полусвета?

— Он просто ужасен! — затараторила Роза. — Я думала, вы с порога покинете нас! Знаете, он в первый же день уволил мисс Брукхоллоу, а ведь она служила у нас целый год! Те, что приходили после нее, были несносны!

— Чем же?

— Старые, сморщенные и злые. Но они не долго меня мучили — стоило им сказать слово не к месту, и кузен Люсьен начинал ругаться такими словами, что они немедленно требовали расчет. Мне ничуточки не жаль, что их больше нет.

Александра помолчала, обдумывая так охотно и непосредственно выданную информацию.

— Ладно, все в прошлом, — согласилась она, — отныне дела пойдут иначе.

— Так вы остаетесь? — Хороший вопрос.

— Остаюсь… пока, — ответила она осторожно.

— Слава Богу! — воскликнула Роза.

— Что ж, закончим завтрак, поднимемся к вашей матушке пожелать ей доброго утра… — Александра запнулась, глянув на оборки и перья, — а потом займемся делом.

Люсьен вытянул рапиру из внушительной, черного дерева трости и внимательно осмотрел ее, потом поднял глаза на счастливого обладателя оружия.

— Этим можно разве что поцарапать, Добнер.

— Перестань, Килкерн! Согласись, ты держишь в руках шедевр.

Короткие толстые пальцы потянулись к рапире, но Люсьен быстро ее отдернул. Он не позволял себе срывать раздражение на домашних, но, однако, правило не распространялось на друзей.

— Такой шедевр может однажды надоесть владельцу до смерти — прости мой сухой английский юмор. Я предпочитаю клинок короче, зато крепче.

— В самом деле, чем крепче, тем надежнее, — поддержал голос от дверей.

— А, это ты, Роберт… — буркнул Люсьен с неудовольствием. — Если уж на то пошло, настоящий мужчина от природы снабжен крепким и надежным оружием.

Не хватало еще, чтобы здесь собрались все его приятели до единого! Этим утром он был слишком рассеян для обычной дружеской пикировки и как раз поэтому вступил в разговор с Уильямом Джеффризом, лордом Добнером, известным тугодумом.

— Это верно, — усмехнулся Роберт Эллис, виконт Белтон, спускаясь по ступеням в оружейную лавку. — Тогда позволь спросить, зачем тебе эта жалкая тростинка?

— Вопрос не по адресу, — хмыкнул Люсьен, делая выпад рапирой в его сторону. — Спроси у Добнера, не желает ли он символически удлинить то, чем наделила его природа.

— Это на случай опасности, — объяснил тот сконфуженно. — Уолес скостил цену, и я не устоял. Ведь так, Уолес?

— Чистая правда, милорд.

Краем глаза Люсьен заметил, как хозяин шажок за шажком отступает в глубь лавки, чтобы не быть вовлеченным разговор.

— Знаешь, Добнер, с тем же успехом ты можешь ходить по темным улицам с ложкой в руке, — сказал он.

— Дело вовсе не в оружии, — протянул Роберт, снимая со стены обычную рапиру, — а в том, как с ним управляешься.

— Ну вас к дьяволу!

Добнер качнулся в сторону. Лезвие тут же метнулось к Люсьену, но тот парировал выпад и движением, почти неуловимым для глаза, прижал клинок своего противника к столу.

— Ты что, не в настроении? — осведомился Роберт, потирая ушибленные пальцы. — Так бы и сказал.

— Сказал бы, если б ты спросил.

Люсьен вложил рапиру в трость и бросил Добнеру.

— А что такое? Сбежала очередная гувернантка? — усмехнулся виконт, убирая со лба прядь густых волос пшеничного цвета.

Люсьен припомнил завтрак и исчадие ада с ее простодушным провинциальным невежеством, а заодно мисс Галлант — с безупречные манеры и волнующую, притягательную глубину бирюзовых глаз.

— Наоборот, появилась, — лаконично ответил он. — Составишь мне компанию в «Будлс»? Я иду туда завтракать.

Добнер в углу выразительно кашлянул.

— И ты тоже. — Люсьен постарался не выказать досаду.

— Охотно!

Из лавки они вышли строем: впереди виконт Белтон, за ним Люсьен и, наконец, Добнер. На Пэл-Мэл все еще было немноголюдно, так же как и в бесчисленных клубах Мейфэра, но все знали, что это ненадолго, лишь до начала очередного лондонского сезона.

— Вечером, как всегда, в «Калверте»? — осведомился Роберт у Люсьена.

— Еще не знаю.

— Ого! — Виконт озадаченно приподнял бровь. — А где же твое обычное «Да, конечно, лишь бы сбежать из этого змеиного гнезда!»? Что случилось?

Можно было сказать, что случилась мисс Галлант, но Люсьен придержал язык. Не то чтобы вечера, проведенные вне дома, могли остудить его вожделение, но с тех пор как эта римская богиня поселилась в Балфур-Хаусе, «Калверт» с его приевшимися кутежами заметно утратил свою привлекательность.

— Зачем я тебе? — съязвил он. — Опасаешься, что молокососов не пускают в «Калверт» без сопровождения?

— И верно, опасаюсь, — усмехнулся виконт. — Ты — мой пригласительный билет в любой притон. Ну, Добнер, идешь?

— Я бы не прочь, — вздохнул тот, — но жена за это оторвет мне голову.

— Только если узнает, — заметил Люсьен. — Исповедоваться совсем не обязательно.

— Вот и видно, что ты не женат! Уж не знаю, каким образом, но жены всегда и все узнают.

— Ну так что? — буркнул Люсьен с неожиданной злостью.

— То есть как это — что?

Люсьен зашагал быстрее. Вот болван! Ну и пусть ходит на задних лапках перед женой, если ему так нравится. В тот день, когда он, Люсьен Балфур, позволит женщине диктовать ему свою волю, он прыгнет с вершины Тауэра!

— Слушай, а когда открытие? — прозвучал у него за спиной голос Белтона.

— Открытие чего?

— Скульптурной группы «Миссис и мисс Делакруа». До сих пор все твои отзывы о них состояли из коротких, но емких проклятий. Такое ощущение, что ты постоянно раздражен.

— Ощущение! — огрызнулся Люсьен. — Когда я буду раздражен по-настоящему, ты это сразу поймешь.

— Ты так долго твердил, что твоя кузина — истинное исчадие ада. Теперь все сгорают от желания на нее взглянуть. Не тяни, выводи ее в свет!

Ну уж нет, подумал Люсьен и стиснул зубы. Роза увидит блеск навощенного паркета бальных зал не раньше, чем переймет всю грацию и стиль мисс Галлант. Ни пудель, ни павлин не предстанет перед столичной знатью, и будь он проклят, если упомянет об этом даже лучшим друзьям!