Черный лебедь - Звева Казати Модиньяни Страница 8

– А теперь мне хотелось бы, чтобы вы объяснили, в чем тут дело, – попросила я.

– Все эти годы номер оставался в вашем распоряжении, – пояснил он. – Узнав, что вы приезжаете, мы постарались приготовить его, как делали это всегда. Тут нет никакой тайны, поверьте мне, – добавил он.

– Вы хотите сказать, что за эти пять лет никто не занимал его? – недоверчиво проговорила я.

– Конечно. Счета оплачивались каждый месяц, и номер оставался в вашем распоряжении. Разве вы этого не знали? – поколебавшись, спросил Стаммер.

– А кто, интересно, платил за эти королевские апартаменты? – машинально поинтересовалась я.

Мне казалось, что я схожу с ума.

– Честно говоря, не знаю, – ответил Стаммер, уже убежденный в моей искренности. – Оплата шла через банк. Как всегда. За последние десять лет никто не занимал этот номер, кроме вас и доктора Монтальдо.

– Как же получилось, что меня не проинформировали об этом?

– Увы, не думаю, что смогу ответить на этот вопрос, – извинился Стаммер. – Я думал, что вы в курсе. И только придерживался данных мне распоряжений.

– Чьих распоряжений? – Я сделала еще одну попытку разобраться в происходящем.

– Банка, разумеется. Одного из швейцарских банков в Женеве. Мне очень жаль. Больше я ничего не могу вам сообщить.

Я повесила трубку, не попрощавшись. Кто мог дать такое странное распоряжение? Конечно, не родственники Эмилиано Монтальдо.

Сидя на кровати, я плакала, как напуганная девочка. Я бы хотела, чтобы моя дочь была рядом со мной. Эми не было еще и пяти лет, но ее присутствие всегда действовало на меня успокаивающе. Она была жизнерадостной девчушкой и давала мне силы в минуты отчаяния.

Как у всех Монтальдо, у Эми была чуть заметная маленькая ямка посредине лба, тот же знак, что у ее отца и деда, старого Эдисона Монтальдо. Моя дочь носила на себе эту отметину, словно печать принадлежности роду Монтальдо, который сыграл такую важную роль в моей жизни и жизни моей семьи.

Мадемуазель Ювет терпеть не могла прогулки по парку, но приказания, полученные ею, предписывали держать детей «как можно дальше» от виллы и от комнаты Эстер. Было бы «очень неприлично», если бы их невинные уши услышали стоны и крики матери во время родов.

Вилла «Эстер» возвышалась на скалистой оконечности Белладжо, в месте слияния озер Комо и Лекко. Это было здание в неоклассическом стиле, построенное в восемнадцатом веке каким-то знатным жителем Комо и купленное в 1935 году Эдисоном Монтальдо. Он же сменил и первоначальное название дома «Спокойная вилла» на более личное: вилла «Эстер» – в честь своей молодой супруги.

Был конец мая. В воздухе чувствовалось приближение лета. Хотя на политическом горизонте сгущались военные тучи – год назад германские войска вторглись в Польшу, оккупировали весь север Франции, – эхо огромной трагедии, в которую впоследствии будет вовлечен весь мир, до виллы «Эстер» доходило ослабленным. Здесь главной темой для беспокойства были приближающиеся роды синьоры Монтальдо.

Эмилиано, Джанни, Валли и мадемуазель Ювет вошли в увитую дикими розами беседку, стоящую в конце аллеи, и засмотрелись на спокойную сонную гладь озера. Это место было самым спокойным и тихим в парке.

Через минуту дети уже отвлеклись от белокрылых парусов и озера, и каждый занялся своим делом. Восьмилетняя Валли вышивала платочек в подарок матери; Джанни, самый младший, которому едва исполнилось пять, колотил как сумасшедший в жестяной барабан, а Эмилиано начал не слишком уверенно декламировать стихи Кардуччи о кипарисах – он готовился к экзаменам за пятый класс начальной школы.

Его нудное, заунывное бормотание раздражало пожилую гувернантку почти так же, как глухой рокот барабана, терзаемого Джанни. Особая деликатность и сложность момента, вынуждавшая держать детей на почтительном расстоянии от виллы, заставила ее отказаться от ежедневного послеобеденного отдыха, который она обычно сдабривала хорошим стаканчиком красного вина, и теперь, когда она сидела в удобном плетеном кресле, ее веки все время стремились закрыться, а голова норовила упасть на грудь. Когда Джанни наконец-то перестал бить в свой барабан, мадемуазель, несмотря на все усилия оставаться бодрствующей, незаметно для себя задремала.

Валли толкнула младшего брата локтем.

– Мадемуазель Ювет в своем репертуаре, – прошептала она довольно.

– Оставь ее в покое, – предупредил Эмилиано, перестав бормотать про свои кипарисы.

Валли ехидно возразила:

– Пока она спит, мы можем вернуться в дом и поглядеть, что там происходит.

Но Джанни, чтобы досадить сестре, снова принялся колотить в барабан прямо под ухом у воспитательницы, и она тотчас проснулась.

– Как обычно, ты всем мешаешь, – сурово начала она. – Когда твой брат занимается, ты должен соблюдать тишину, понял?

– Понял? – передразнила ее Валли, надеясь, что Джанни уймется и мадемуазель опять попадет в объятия Морфея, как любила выражаться их мать.

Ей очень хотелось приблизиться к вилле, чтобы понаблюдать за таинственными событиями, которые там совершались.

Через несколько минут глаза мадемуазель снова закрылись, и гувернантка впала в глубокий сон. В последнюю секунду она хотела было возмутиться нахальством девочки, которая открыто насмехалась, передразнивая ее акцент, но не выдержала и дала себя победить освежающему сну. Тем более, что толку она все равно бы не добилась – детки богатых все одинаковы. Гувернантка привыкла к избалованности этих отпрысков, выросших в достатке. Дети лишь терпели ее с видом превосходства – еще бы, ведь они имели могущественных союзников – своих родителей, готовых всегда защитить свои чада. Знала она и то, что они издеваются над ней за ее пристрастие к вину, но и на это смотрела сквозь пальцы. А что бы еще помогло ей выносить злую судьбу, которая толкнула ее в логово банды маленьких шалунов и негодяев?

Прошло уже двадцать лет, как она покинула свой провансальский городок, чтобы обосноваться в Италии, где переходила из семьи в семью, повсюду сталкиваясь со спесью родителей и наглым коварством детей. Все эти годы она мечтала о том моменте, когда вернется в свой веселый и чистый городок на юге Франции, чтобы спокойно провести там остаток своих дней. И вот теперь, когда немцы захватили ее страну, она имела еще одну причину, чтобы обратиться к помощи стаканчика. Утешало только одно: молниеносная война, обещанная Гитлером, конечно же, скоро закончится, закончится раньше, чем придет срок ухода на пенсию. А она уже отложила кругленькую сумму, которая за это время наверняка увеличится еще.

– Прекрасные кипарисы, кипарисы мои… – Эмилиано повторял стихи и думал о кладбище, которое увидел в день похорон деда, чье имя он носил.