Хочу только тебя! - Хелен Бьянчин Страница 8

— Вон тот мальчик, стоящий на вершине дюны и глядящий на океан.

Он протянул руку и заправил ей за ухо выбившуюся из прически прядь волос — и заметил, как ее глаза потемнели и она слегка вздрогнула.

— Почему именно она?

— Ну, океан — это его мир, и он жаждет узнать, где он кончается и что там, за горизонтом. Достаточно посмотреть на его лицо — на нем восторг и удивление. — Ее голос потеплел. — Он робеет, хотя и бодрится. Посмотрите на его рот — он слегка приоткрыт, на его шею — она чуть вытянута вперед. — Ее рука поднялась и безвольно упала.

— Считайте, что она куплена.

Мишель подняла глаза.

— Но вы не спросили о цене.

— Она указана в проспекте. — Его улыбка была сама чувственность. — А какую скидку вы можете мне сделать?

У нее чуть не вырвалось — «никакой», однако личные отношения — это одно, а бизнес — совсем другое, и смешивать их нельзя.

— Это зависит от того, как вы будете платить.

— Завтра к середине дня вы получите банковский чек, а картину я увезу сам.

Мишель не колебалась ни секунды.

— Пять процентов.

Она не станет спрашивать, повесит ли он картину: в конце концов, это не ее забота.

— Вас что-то беспокоит?

Чертовски проницательный, Никос угадывал любую перемену в ее настроении.

— С чего это мне беспокоиться? Я только что продала самую дорогую картину на этом вернисаже.

— Вы сами сказали, что она вам нравится больше всех. Наверное, вы знаете, как ее лучше повесить? Может, посоветуете что-нибудь?

У Мишель чуть не сорвалось с языка, чтобы он делал, что хочет, однако профессиональный этикет пересилил.

— Ее надо поместить в центре широкой стены, — как бы в раздумье заговорила она. — И хорошо бы покрасить стену в бледно-голубой цвет, тогда краски картины как бы получат продолжение за ее пределами.

«Любопытно, — подумалось ему, — она так любит искусство, что даже переступила через свою боязнь раскрыться передо мною».

— А сейчас извините меня, — подчеркнуто официальным тоном сказала Мишель. — Мне надо кое-что проверить с моим партнером. — Она с вежливой улыбкой повернулась и пошла искать Эмилио.

— Значит, это он, — вполголоса проговорил Эмилио.

— Не понимаю, на что ты намекаешь.

— Прекрасно понимаешь.

— Я не хочу об этом говорить.

— Не хочешь — не надо.

— Черт его подери, он ведь мне даже не нравится.

— Угу… Да только какое это имеет значение — нравится, не нравится?

Мишель что-то буркнула себе под нос, а Эмилио тихонько рассмеялся.

— О, Стефани! — Это был снова голос делового человека, владельца художественной галереи, исполненного готовности помочь и при этом не лишенного некоторой сентиментальности. — Как вы поживаете, дорогая?

Мишель с самым радушным видом включилась в разговор. Стефани Уиткомб заслуживала особого отношения — за последние несколько лет она потратила в их галерее сумму, уже приближавшуюся к шестизначной цифре.

— Полный успех, cherie, — обратилась к дочери Шанталь, когда та подошла к родителям. — Мы гордимся тобой.

— Мы оба горды. Выставка просто потрясающая! — воскликнул отец.

— Спасибо, papa. Вы пристрастны ко мне.

Этьен с улыбкой наклонился к Мишель и поцеловал в щеку.

— Естественно.

— Мы устраиваем завтра небольшой прием. Только для своих. В шесть часов. Приходи, хорошо?

«Небольшой прием» в устах Шанталь означал, что будет приглашено человек двадцать — тридцать, на террасе гостям предложат разнообразные напитки и незамысловатые, на первый взгляд, а в действительности самые что ни на есть изысканные закуски.

— Нет, татап, — на лице Мишель было написано огорчение. — Я буду занята.

— Какая жалость! А мы пригласили Никоса с Саской… Я думала, ты придешь с Эмилио.

В глазах матери читалось ожидание, но Мишель сделала вид, что не понимает.

— Может, в другой раз?

— Ну ладно, если передумаешь… — сдалась Шанталь.

— Спасибо, татап.

Гости один за другим потянулись к выходу, и вскоре галерея опустела.

Под руководством Мишель нанятые официанты сложили в коробки стеклянную посуду. Уборка в основном была закончена, а потому Эмилио, подписав чек, отпустил людей по домам.

— И ты иди, — без всякого перехода сказал он, повернувшись к Мишель. — У тебя усталый вид, я завтра сам все доделаю.

Мишель насупилась.

— Вот уж не знала, что я так ужасно выгляжу.

— Милая моя, я твой старый друг и имею право говорить все, как оно есть, — ласково сказал он.

— Вернисаж прошел удачно.

Это было правдой — они продали все работы Бретта и наметили на апрель еще одну выставку его картин.

— Очень, — кивнул Эмилио, и Мишель чмокнула его в щеку. — Что же до этого грека, то я одобряю. Он следил за тобой, а я за ним. Это было интересно.

Мишель почувствовала, как внутри у нее все сжимается в тугой комок.

— Ты что, присматриваешь за мной? С каких это пор?

— С тех самых, когда много лет назад полюбил тебя… по-братски. — Он усмехнулся.

Мишель ответила ему широкой искренней улыбкой.

— В таком случае, братец, я пошла домой, а ты тут разбирайся со всем сам.

— Жду завтра в десять. И будь осторожна.

До автостоянки, где Мишель оставила свою машину, было метров двадцать.

Мишель перешла через дорогу и, сделав несколько шагов, остановилась — у ее машины, опершись о капот, стоял мужчина.

Увидев ее, он выпрямился и пошел навстречу. Джереми.

— Я уж думал, ты никогда не появишься, — укоризненно произнес он.

Мишель попыталась обойти его по газону, но он схватил ее за руку.

— Сегодня был тяжелый день, я устала, — сдержанно заметила она. Сохранять спокойствие было очень трудно, но в обращении с таким человеком требовалась осторожность. — Покойной ночи.

— К черту, Мишель! Не можешь же ты меня просто так бросить и уехать!

Джереми с неожиданной силой дернул ее к себе и впился губами в ее губы.

Мишель растерялась, но лишь на какое-то мгновение, а затем ударила его коленом, он потерял равновесие и полетел на землю. Не зря она училась на курсах самообороны.

Быстро обежав машину, Мишель открыла дверцу и нагнулась, чтобы скользнуть внутрь, но не успела — Джереми схватил ее за руку и потащил обратно.