Кровь и молоко - Катерина Райдер Страница 8

Мисс Говард повернула голову, глядя на мужчину через плечо, и, ехидно улыбнувшись, ответила:

– Как куда? Пить чай, разумеется. Это ли не есть проявление независимости?

С этими словами Амелия вышла из комнаты. А Джозеф, отрицательно покачав головой, громко и почти истерично рассмеялся ей вслед. Конечно же, позже Фостер получил свой утешительный приз. После вкусного ужина, двух бутылок вина и идеи, куда более завлекательной, нежели замужество. Журналист предложил любовнице опубликовать её роман под мужским псевдонимом. По его подсчётам, в случае успеха гонорар за первую книгу должен был покрыть большую часть долга судье. За вторую – полностью его погасить. А за третью – решить вопрос со счетами и жалованием прислуги. Говард обещала подумать, а Джозеф – взять на себя все расходы по корректуре и переписи рукописи мужской рукой.

«А впрочем, что ж, на свете нет чудес:

Как волка ни корми, он смотрит в лес».

– Нужно выбрать псевдоним, – задумчиво щурясь, сказал Джозеф за завтраком.

– Может, что-то французское? – улыбнулась Амелия, вертя в руках вилку.

– Французское… – нарочито протянул Фостер. – Ты пишешь детективные романы, вряд ли французы на такое способны.

– В том и интрига, разве нет? – усмехнулась Амелия, затем ненадолго прикрыла глаза, пробуя на вкус имя, что пришло ей в голову, и вскоре озвучила его вслух: – Филипп Ларанш…

Джозеф брезгливо скривился:

– Слишком французское, но если тебе нравится…

– Мне нравится, – уверенно кивнула Говард.

Через час любовники простились. Амелия, как было заведено, покинула квартиру первой, Фостер уехал спустя двадцать минут.

К зданию суда Говард прибыла ещё до полудня. Под пристальными взглядами мужчин, которые не привыкли видеть дам в святая святых, она уверенной поступью поднялась на второй этаж и, отыскав кабинет Питера Байрона, громко постучалась.

– Войдите, – сипло отозвался судья.

Немедля леди толкнула дверь и прошла в мрачное помещение, которое, несмотря на огромные окна, угнетало: слишком много красного дерева и тёмных цветов в отделке.

– Мисс Говард? – вытягивая гласные, отозвался судья, поднимаясь на ноги.

До вторжения мисс мужчина сидел за столом, изучая материалы по новому делу. Облачённый в чёрную мантию и седовласый парик ниже плеч, он смерил девушку взглядом и чуть заметно ухмыльнулся одним уголком почти бесцветных губ. На мгновение Амелии показалось, что судья удивился её приходу, но вглядевшись в сизые глаза, леди поняла: он ждал именно её.

– Судья, – учтиво кивнув, Говард улыбнулась самой очаровательной улыбкой, имеющейся в своём арсенале, и, прикрыв дверь, сделала пару мелких шагов по направлению к мужчине.

– Чем обязан столь неожиданному, но, смею заметить, приятному визиту? – Слово «неожиданному» прозвучало особенно неискренне.

Питер Байрон жестом предложил даме присесть в кресло для посетителей, что стояло по другую сторону от его письменного стола.

– Благодарю.

Амелия медленно прошла вглубь комнаты, усаживаясь, сняв при этом перчатки и положив их себе на колени. Судья внимательно оглядел гостью, выдержал паузу, а затем вопросительно кивнул, намекая на то, что леди бы уже стоило раскрыть причины её прихода. Облизнув губы, Говард сделала глубокий вдох и приступила к изложению сути вопроса.

– Вчера после обеда к нам приезжал посыльный, он передал письмо, – взгляд Байрона тотчас изменился, в нём появилась алчная заинтересованность. – Судья, я и понятия не имела, как отец поступил с вами.

Изобразив вполне правдоподобные душевные стенания, мисс Говард неожиданно встала на ноги, прикрывая нижнюю часть лица ладонью, и отвернусь. В звенящей тишине раздался женский всхлип.

– Какой позор, какая низость, обидеть столь благородного человека…

Байрон, наблюдая за данным представлением, вальяжно откинулся на спинку своего стула. Не добившись от мужчины никаких ответных реплик, Амелия вновь посмотрела на него, шмыгнула носом и, вернувшись к столу, опёрлась на него ладонями.

– Если бы я только знала… – прощебетала она, на что судья почти по-отцовски улыбнулся.

– Боюсь, что ваша осведомлённость, мисс Говард, никак не повлияла бы на положение дел.

– Отнюдь, – хлопая ресницами, встрепенулась девушка. – Понимаете, горестно говорить такое про собственного отца, но мистер Говард не в себе. После смерти матери его рассудок помутился. Я долгие годы скрывала правду, дабы сохранить доброе имя своей семьи. И знай я, что он планирует занять у вас средства, непременно бы воспрепятствовала.

– Хм… – судья задумчиво почесал подбородок, а затем вновь указал Амелии на кресло. Леди послушно в него опустилась. – Когда я передавал вашему отцу деньги, он вовсе не выглядел сумасшедшим. Потрёпанным, разбитым – да, но при здравом уме.

– Со всем уважением, но вынуждена вас огорчить, вы ошиблись. Отец весьма быстро приспособился к своему недугу, порой и я ловлю себя на мысли, что он здоров. Но, к огромной печали, это не так.

– Прискорбно… – понизив голос, тягостно вздохнул мужчина, раздосадованно покачав головой.

Питер Байрон уже более десяти лет был верховным лондонским судьёй. На пост его назначила сама королева Виктория по рекомендации членов судебной комиссии, выдвинувшей кандидатуру Байрона единогласно. Богоугодный человек. Благочестивый супруг, ныне вдовец. Отец, воспитавший сына, которым по праву мог гордиться, ведь тот пошёл по стопам родителя, встав на сторону закона и правосудия. Сего господина уважали, боялись, перед ним благоговели… Но в данный момент, рассматривая испещрённое морщинами лицо, Амелия ощущала удушливое замешательство. Что-то было не так, взгляд судьи был чрезмерно пристальным, и он смотрел на неё, будто бы примерялся…

– Так зачем вы пришли, Амелия? Просить об отсрочке? – мужчина вышел из-за стола и лениво прошёлся по комнате, останавливаясь где-то позади Говард.

– Да, если Ваша светлость сможет найти в своём сердце толику сострадания. Я не отказываюсь от долга, но мне нужно время.

Половицы вновь заскрипели под тяжестью веса. Обернуться Амелия не решилась, понимая – сия партия безнадёжно проиграна. Судья раскусил её, смог прочесть. А может быть, дело было в другом?

– Вы же знаете, мы все любили вашу мать. Она была потрясающей женщиной. Мне и самому довелось пережить свою супругу, я понимаю, как нелегко пришлось Джорджу, – Байрон прочистил горло, подходя ближе, положив на плечи дамы истерзанные временем руки. – Я бы мог простить вашему отцу всю сумму разом и уберечь его от позора…

Амелия напряглась, распрямив спину, – слишком щедрым было предложение. Она никогда не верила в добросердечность и бескорыстие, тем паче в высшем свете. Прикосновения судьи были неприятны, но девушка находилась не в том положение, дабы перечить, поэтому продолжала смиренно сидеть, несмотря на острое желание отстраниться.