Задорная мандаринка - Амалия Март Страница 8

А я что… Все считал, что сначала отучиться надо, на ноги встать, квартиру, машину, достаток, чтоб не семеро по лавкам и 24/7 работать на еду. Да и девушки подходящей не встретилось: были и умные, и самодостаточные, и молчаливые, и "полный комплект". А ни одна не оставалась. То "давай останемся друзьями", то "не екает, прости", а было даже "я замужем вообще-то, просто с тобой отдыхаю от брака". Идиотизм какой-то.

И Кононова та — ну, хороша же! Все при ней: и чувство собственного достоинства, и сдержанность, и красота. Все как мне нравится — блондинка, с естественными формами и умным взглядом. И эта — морозится. Уже чуть ли не ее верный щеночек: привези, купи, развлеки. А на любую близость, свое решительное "не будем спешить". Куда уж медленней, стерва? И, главное, у меня уже все остыло давно, перегорела лампочка Ильича, просто закрыть гештальт нужно — добиться и все тут. И ведь все карты у меня на руках: сегодня, едва увидев меня в комиссии, ее взгляд загорелся, а вырез на полупрозрачной блузке распахнулся сильнее. Наивная, думает я там что-то решаю. Хотя им просто нужен был сторонний наблюдатель, который оценит презентации с потребительской стороны, не более.

Каково же было мое удивление, когда я услышал заветное: может поужинаем, а потом к тебе? Первым желание было оторваться на ней по полной, за несколько месяцев пользования, а под утро отправить на такси домой. А потом тошно стало от одной только мысли об этом. Какой бы стервой не была, нельзя так с женщинами. Мама бы вообще не одобрила! Да и не стоит у меня на нее больше. Перед глазами теперь другая девушка — нимфа с божественными изгибами и рыжей копной.

Вот и смотрите к чему меня это привело: вместо романтического ужина и теплой женщины, желающей мне угодить, стою в холодном коридоре городского травмпункта, пью отвратительную черную бурду из автомата и терплю несносную Мандаринку. То есть терпеть мне категорически надоело, и я отправился прямо в кабинет врача, вызвал того на разговор и сунул хрустящую оранжевую купюру в халат. Следующей в кабинет пригласили рыжую сумасшедшую, и хотя она не знает, что это благодаря мне — кабинеты хитро расположены, она меня просто не видела — на душе радостно.

Может, она такая озлобленная из-за боли? А может ПМС, или бесконечные диеты? Хотя судя по ее обуви, она просто не адекватная. На всю голову шандарахнутая! У нее и взгляд все время такой, словно представляет три тысячи вариантов моего убийства. Но не за что ведь. Точно ку-ку. Доставлю ее до дома, и хватит с меня этих мандариновых приключений. Ну ее в баню с веничками, пусть хоть голая сама на меня запрыгнет, не стоит оно того геморроя, что я с ней приобрету.

Неожиданный крик из-за двери доктора сжал все мои внутренности. Что с ней там делают? Или она и врача допекла своим незакрывающимся ртом? Спустя минут пятнадцать, появляется и сам источник болезненного звука. Лицо белое, глаза красные, на левой руке повязка, отчего она не может надеть пуховик. Подхожу к ней осторожно, как к раненому зверю, чтобы не спугнуть, а то накинется сейчас от страха, вцепится острыми зубами в горло, и поминай, как звали, Илья Геннадьевич.

Осторожно беру ее за плечи, накидываю пуховик на раненную руку, слегка поглаживая предплечья. Она оборачивается и я готовлюсь к очередной словесной атаке, но в ее взгляде только страдание и благодарность.

— Спасибо, что не уехал, — почти шепчет, и чувствуется, на грани слез.

— Сломана? — киваю на перевязанную руку.

— Палец вывихнула. Средний. Глянь, — уже улыбается, поднимая кисть. Заботливый доктор сделал все, чтобы фиксирующая повязка выглядела как большой жирный фак.

Непроизвольно смеюсь, только с Мандаринкой могло такое произойти! Она смеется вместе что мной, хотя две одинокие слезы все же выкатываются из ее серых глубоких глаз.

— Больно было? — вытираю ее щеки костяшками пальцев и поражаюсь теплому чувству, что разливается в груди. Рыжая сейчас выглядит совсем не сумасшедшей амазонкой, готовой пикировать словами и, уверен, при необходимости, кулаками, а скорее, как маленькая неуклюжая девочка, за которой жизненно важно следить, иначе разбитых коленок не оберешься. И почему-то мне страстно хочется быть тем, кто будет о ней заботиться.

— Очень. — Шепчет она, прикрывая глаза. А я уже забыл вопрос. Потому что перед глазами ее теплый искренний взгляд, наполненный чувствами, и никаких масок самодостаточной женщины, или веселой болтушки. Я смотрю на ее губы, и они манят меня. Наверное они и на вкус как мандарин — сочные и с кислинкой.

Нежные, алые, полные, к ним хочется прикоснуться, забыться благодаря им, кайфануть, как от дозы.

Но я не делаю этого, отстраняюсь на полшага, стряхиваю с себя наваждение и застегиваю на ней пуховик, оставляя травмированную руку внутри. Не знаю, чего хочу. В один момент — прибить ее, в другой — сжать в объятиях, сначала бросить ее тут и никогда больше не видеть, а потом увезти к себе и… Нужно проветрить мысли, обдумать все рационально, понять, что будет правильно. Продолжить охоту? Остановиться, пока она не разрушила мой рассудок?

Искать правильный ответ снова придется на дне бокала с янтарной жидкостью. Жаль рядом нет друга, готового разложить все по полочкам.

Когда помогаю ей садиться в машину, вижу жуткие грязные разводы на бежевой обивке пассажирского сидения и сердце невольно пропускает удар. Только из чистки! Так вот, что это были за ритуальные танцы, которые она устроила по дороге сюда. Ну точно, психичка! Бросить, определенно бросить и никогда больше не вспоминать. Даже в маркетинг заходить перестану!

Гневно смотрю на нее, желая испепелить это неадекватное создание, а потом вижу — дрожит. Вроде не холодно… Но потом взгляд скользит по ее ногам, и я все понимаю. Конечно, в разорванной-то обуви. И молчала же, шла спокойно, я даже не вспомнил. Господи, ответь мне честно, ты испытываешь меня? Эта рыжая послана, чтобы мучить меня при жизни, а после я попаду в ряды апостолов? Иначе я не знаю как объяснить это несчастье, свалившееся на мою голову. Особенно после слов: в Котельники, пожалуйста.

Мать твою, ближний свет. Может, хоть на кофе пригласит, на всамделишный? А ещё лучше, ужин. Есть хочется дико. За тот эпичный обед так и не поел, сразу обратно в офис ломанулся, даже надеялся перехватить по пути Мандаринку, но она шустрая, не догнать.

Рыжая молчит. Прикрыла глаза, и в тепле салона, кажется, заснула. В стационарном состоянии она очаровательна. В очередной раз поражаюсь ее миловидному лицу. Ресницы густым веером лежат на молочной коже, пухлые губы чуть приоткрыты, а колечко в носу просто сносит мне мозг! Раскусить бы эту Мандаринку, а то нифига не понятно — сладкая, или будет кислить?

— Просыпайся, рыжая! — расталкиваю ее. — Твой дом?

Серый взгляд с сонной поволокой, поднимает мое нижнее настроение на пару градусов. Да что за магия такая в этой сумасшедшей?

— Да, мой. Спасибо тебе…Илья, — видно, что ей сложно даются эти слова, особенно произнести мое имя, кажется, я впервые слышу его из ее уст. И мне охренеть, как нравятся ее мягкие согласные.