Милые развлечения - Стелла Камерон Страница 8

Перис посмотрела в его ясные серые глаза с темными тенями от ресниц. Синтия раньше жила и дышала Тобиасом Квинном. Она могла говорить только о том, что она чувствует с ним, и как она желает, чтобы эти ощущения никогда не кончались.

Он взял ее любовь и извратил ее. После развода прошло два года, и Синтия в конце концов стала прежней, живой и яркой. И хотя многое в ее жизни беспокоило Перис, особенно ее навязчивая озабоченность своей непомерной сексуальностью, она все-таки казалась счастливой. И Перис боялась, как бы Тобиас не помешал этому.

– Она не хочет твоего возвращения.

Его лицо приобрело озадаченное выражение.

– Синтия снова пишет. У нее сейчас готова чудесная серия рассказов о видавшем виды полицейском из Сиэтла. Это должно пойти. Не мешай ей, Тобиас. Оставь ее в покое.

– Ты не понимаешь, – сказал он, выпрямляясь. – Я не… То, из-за чего я здесь, не имеет к Синтии ни малейшего отношения. Когда я вошел сюда, я… В общем, понимай, как хочешь, но у меня такое чувство, будто я вижу тебя в первый раз.

Перис пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не принять его слова близко к сердцу.

Он приложил руку к груди таким знакомым ей жестом.

– Забудь, что я сказал. Это не имеет значения – по крайней мере, сейчас. Помоги мне свести на нет эту старую, глупую вражду.

У него была широкая грудь, и в раскрытом вороте грубой голубой рубашки виднелись черные волосы. Перис внимательно рассматривала его и чувствовала, что стена между ними, которую она сама возвела пятнадцатилетней девочкой, заметив его взгляды на Синтию, начинает исчезать.

– Скажи Попсу, что мы любим друг друга, – произнес он очень спокойно. Кто знает, может, было задумано, чтобы мы встретились таким образом. Может, эта ложь станет правдой.

Его слова проникали прямо в душу.

– Будь ты проклят, – прошептала она. – Будь ты проклят, Тобиас Квинн, ты и твое лицемерие!

– Эй…

– Нет. Нет! Я не буду лгать деду. Синтия права. Ты самоуверенный сукин сын, который ни на секунду не сомневается, что может заставить любую женщину плясать под его дудку.

– Синтия…

– Не говори мне ничего плохого о Синтии. Ты заставил ее страдать так, как не должно страдать ни одно живое существо. Ей следовало бы заставить тебя так же страдать. Ей нужно было бы засадить тебя в тюрьму.

– В тюрьму? – Он сморщился. – Что, черт возьми, ты имеешь в виду?

– То, что говорю.

Перис обошла верстак и попыталась пройти мимо него. Он резко схватил ее за руку.

– Ну, конечно, ты мастер так обращаться с женщинами. Тогда ты чувствуешь себя настоящим мужчиной.

– О Господи! Ты выслушаешь меня или нет?

– Слушать твои россказни? Будешь притворяться, что ты не разрушил жизнь моей сестры своими требованиями? Будешь отрицать, что ты просто зверь, скрывающийся под маской человека? – Она перевела дыхание. – Будешь утверждать, что не пытался силой заставить ее вернуться к тебе?

– Да, – прошипел он, и лицо его приняло мрачное выражение. – Именно это все я и буду делать.

Перис с трудом оторвала его пальцы от своей руки и кинулась открывать дверь.

– Если бы я не любила сестру, то сказала бы ей о твоем приходе. Но я не буду говорить, потому что это причинит ей боль и испугает ее. Она рассказала мне все о тебе, Тобиас, и ни одного доброго слова не прозвучало в твой адрес.

– Уж за это я могу поручиться. А теперь я скажу.

– Вон! – приказала она и подождала, пока он медленно приблизился. Когда он остановился в дверном проеме, глядя на нее сверху вниз, она сказала: – Ты чуть не погубил Синтию своими запросами. Теперь ты пытаешься использовать секс, чтобы поставить меня на колени. Это низко.

– Я не использовал секс, о Боже, я…

– Ты везде используешь секс, – отрезала она. – Ты же просто маньяк, поэтому Синтия и оставила тебя. Убирайся.

Он позволил вытолкать себя на лестничную площадку.

– Это только первый раунд, – сказал он. – Я вернусь.

– Только через мой труп. А если попытаешься, я сделаю так, чтобы люди, чье мнение так дорого для тебя, узнали о твоем извращении.

– Извращении?

– Да, извращении. Человек, который заставляет свою жену все время ходить перед ним голой, – извращенец.

Его губы зашевелились, но он не издал не звука.

– Что, наконец-то тебе нечего сказать? Ты заставлял ее готовить голой, и мыть посуду голой, – у нее перехватило горло. – И только извращенец заставляет свою жену вступать с ним связь по нескольку раз за ночь самыми дикими способами, которые он может придумать.

Тобиас наконец произнес:

– Ты не собираешься перечислить мне эти способы? – От него исходила явная угроза. Но Перис уже было все равно.

– Это бы тебя возбудило, да? Я не знаю все эти способы, это ты знаешь.

– Скажи мне. Назови хоть один.

– Ну, заставлял ее одеваться, как школьницу, и смотреть грязные фильмы, и… – Ее лицо запылало от смущения.

– Продолжай, – проговорил он бархатным голосом. – Или ты действительно такая ханжа, как тебя описывают?

– Нет, не такая, – ее взгляд обжег его. – Тебе нравилось изображать, что ты совращаешь школьницу, и ты заставлял ее делать все, что показывают в этих отвратительных фильмах.

– Что именно?

– Снимал с нее одежду и заставлял ее…

– Что я заставлял ее делать? – Его лицо было неподвижным, мускулы вокруг рта побелели.

– Она должна была становиться на колени перед тобой и… – Перис задохнулась.

– И сосать мой член? – Он рванул дверь на себя. – Это я заставлял ее делать?

Перис прижала руки к лицу и отвернулась.

– Рад, что ты не ханжа, – сказал Тобиас ей в спину. – Держу пари, хуже всего было, когда я сосал ее зад, – и сильно, – да? К сожалению, у меня нет сейчас времени, чтобы остановиться на каждом пункте подробнее. Позже, ладно, милашка?

Половицы заскрипели под его шагами. Хлопнула дверь, и она услышала его возглас:

– Позже, Перис. Я вернусь.

Найджел Квинн поставил локти на стойку бара. Одной рукой он прижимал к уху телефонную трубку, другой поддерживал голову.

– Я уже говорил тебе, – сказал он, чувствуя слишком знакомые спазмы в животе. – Дай мне еще немного времени, и мы оба не останемся в накладе. Мне нужно еще немного времени.

Он услышал отчаянье в собственном голосе. Это было плохо. Такие люди паразитируют на отчаянье. Чем больше они его видят, тем жестче становятся.

Человек на том конце провода размышлял и курил.