Туман настоящего. Несколько жизней - Наталья Орлова Страница 8

Беатрис тихо плакала, вспоминая, как девочкой ехала к Бенедикту. Тогда ужас безысходности был сильнее, тогда она была бесконечно одинока. Сейчас Крис мурлыкал у нее на коленях, на пальце дремал дракон.

С наступлением ночи карета подъехала к большому городу, в самой дорогой гостинице которого, для Беатрис и ее свиты был отведены просторные покои. Служанки помогли Беатрис переодеться, принесли ужин, застелили огромную кровать под бордовым балдахином. Вопреки обыкновению, Беатрис не сделала ни одной записи в дневнике. Крис улегся рядом с ней, положил ушастую голову ей на грудь и замурлыкал. Незаметно для себя она провалилась в сон.

Беатрис. Женщина на качелях

Это был черно-белый мир. Низкое серо-жемчужное небо над головой и голая черная земля. На окраине деревни жила женщина, все считали ее сумасшедшей, потому что она утверждала, что весь мир вокруг нее качается, то есть находится в постоянном движении. Поэтому она очень аккуратно ходила, опираясь на палку, чтобы не упасть. Родные держали ее в доме из милости, она же как могла помогала им. Медленно ступая, приносила хворост, подметала двор, только за водой не ходила, говоря, что вся вода прольется потому, что мир качается.

Это была поздняя осень. Низкое серое небо, казалось, лежало на земле. За деревней на пригорке росло огромное дерево. Летом дети и подростки привязывали к нему качели, с раннего утра и до позднего вечера не стихали их голоса. Но сейчас было холодно. Листва на дереве облетела. Качели сиротливо покачивались на ветру. Женщина шла за хворостом и остановилась у дерева. Подошла к качелям, села на них, отбросила свою палку. Стала раскачиваться и радостно засмеялась – мир перестал качаться! Она впервые смогла рассмотреть все в деталях: и ветви дерева, и землю внизу, и линию горизонта, и острые крыши деревенских домов. Она раскачивалась и смеялась долгим, звонким заливистым смехом.

Беатрис проснулась, но ей казалось, что на слышит еще отголоски смеха этой женщины. Лежа с закрытыми глазами, повторила мысленно странный и яркий сон. Город начинал просыпаться. Она медленно поднялась, боясь растерять ощущение сна. Крис проснулся и грациозно потянулся, вопросительно взглянув на нее. Беатрис подошла к сундучку с дорожными писчими принадлежностями и, быстро водя пером по бумаге, записала сон.

Позднее, в карете он все думала о женщине и качелях. О чем этот сон? Да, чтобы все встало на свои места нужно хорошенько раскачаться. Беатрис смотрела на мелькающие за окном пейзажи и приводила в порядок свои мысли. Начинался новый этап ее жизни, в котором многое будет зависеть уже от нее самой и от того, как высоко ее смогут вознести качели. И от того, сможет ли она остановить зыбкую реальность.

Кареты скрылись из виду. Бенедикт стоял, словно оглушенный, глядя на пустую дорогу. Вот и все… Он сделал над собой усилие и вернулся в дом. Велел растопить камин. Но с отъездом Беатрис в библиотеке стало пусто и неуютно. Он обвел равнодушным взглядом книжные полки, тусклая позолота корешков книг отсалютовала ему. Призрак Беатрис грустно смотрел на него с портрета. Бенедикт пошел бродить по опустевшему дому. В нерешительности замер перед дверью, ведущей в бывшие покои Беатрис и понял, что ни разу сюда не заходил. Распахнул дверь.

Комната была уютной и еще не утратила обжитого вида. На столе – идеальный порядок: очиненные перья, чернила в чернильнице, аккуратная стопка чистой бумаги. И конверт на столе. Бенедикт повертел его в руках и с удивлением прочел свое зашифрованное имя, вскрыл его и начал читать письмо, написанное на выдуманном им языке символов.

«Вероятно, так и не решусь передать это письмо адресату. По крайней мере доверю бумаге свои мысли, как привыкла это делать…

Как жаль, что туман настоящего не дает возможности осознать, насколько значимы происходящие с нами события! Как я корю себя, что не ценила наших посиделок у камина. Они казались мне делом обычным и привычным. Как естественно было быть вместе. Только получив известие о своей участи я поняла, что не смогла разглядеть истинную любовь сквозь туман настоящего. Как глупо устроен человек!

Не в моих силах изменить что-либо! Но я в состоянии набраться мужества и смириться, а еще поблагодарить Бога за то, что это было в моей жизни. Когда-то, читая «Антония и Клеопатру», я пришла к заключению, что любовь ослепляет человека. Нет. Не любовь. Нас ослепляет более страшная напасть, я теперь знаю ее – это туман настоящего.

Обещаю себе не поддаваться ему более… Если это будет в моих силах… Если это вообще в силах человеческих…

Прощайте, может быть навсегда, мой учитель и самый главный мужчина в жизни. Я пронесу любовь к Вам через все испытания…»

Бенедикт дочитал письмо, опустился в кресло, отложил лист и заплакал. Слуга, заглянувший в комнату, подумал, что хозяин замер в столь свойственной ему задумчивости и не решился его тревожить. Говорят, уезжающий забирает с собой только легкую грусть, а тоска – удел провожающего.

Этим вечером Бенедикт заперся у себя в кабинете. Он напился, как никогда в жизни. Слуги слышали, что он ходил по комнате, что-то бормотал: то сердито, то тоскливо звучал его голос.

Через неделю Бенедикт, похудевший и осунувшийся, словно, перенесший тяжелую болезнь, уехал из имения в город.

В городском доме Бенедикта ночи напролет было светло, музыканты, сменяя друг друга, исполняли модные мелодии. На кухне суетились повара. Дом был полон гостей. Знатные друзья и приятели, дамы полусвета, старые подруги и любовницы Бенедикта составляли пестрый хоровод. Он играл в карты, и удача шла к нему в руки, разговоры его были остроумны, суждения едки. Гости смеялись, танцевали. Бенедикт был лихорадочно весел, под его пальцами бодро звенела гитара и скабрезные куплеты слагались сами собой и тут же разлетались по городу.

Окна были распахнуты, густые ветви цветущей сирени заглядывали в комнату. Бенедикт сидел на ковре у дивана, перебирая струны, словно подбирая мелодию.

– Вчера я шел мимо трактира, что на площади у фонтана. Угадайте, какую песню я услышал? – спросил маркиз Виллар, прихлебывая вино из большого кубка.

– Про старого шута? – почти утвердительно спросил Реми – хороший приятель Бенедикта.

– Да, мой дорогой! Это оглушительный успех… – Бенедикт только хмыкнул.

– Весьма сомнительный успех у черни…

– Не соглашусь! Чернь – лучшее мерило успеха. – Они все были изрядно пьяны.

– Вкусы черни! Фи! – Реми презрительно сморщил нос – Друг мой, Бенедикт, что скажешь?

– А что тут скажешь? Сегодня поют – завтра забудут… Все тлен, все это не имеет значения! Есть только сейчас, этот миг, эта сирень и это вино!

– Да, вино! И женщины!

– И дамы!

– Дамы? Похоже, нас здесь заждались – шурша юбками несколько женщин вошли в комнату.

Бенедикт отложил гитару и пошатываясь поднялся, что отвесить почтительный поклон. Сама высокая и крепкая из вошедших приобняла его и помогла остаться на ногах. По комнате прошло оживление.