Босоногая принцесса - Кристина Додд Страница 8

– Кто вы, мадам? И как здесь оказался я?

– Я ваш тюремщик, а вы мой заключенный. – Ее деловой тон делал эти слева еще более нелепыми.

– Что за абсурд!

Кот недовольно заворчал и прыгнул в сторону лестницы.

Джермин опустил ноги на пол.

И услышал какой-то металлический звук.

Неужели?.. Нет, это невозможно.

Он снова пошевелился и опять услышат лязг металла.

Это цепь? Неужели она посмела?.. Он вытянул ноги и все увидел.

Увидел, но не мог поверить. В это невозможно поверить.

– Это кандалы.

– Угадали.

– Мои ноги в кандалах. – У него что-то сжалось в груди.

– Вы удивительно догадливы. – Ее спокойный тон свидетельствовал о том, что она даже не понимает, в какой находится опасности.

– Сейчас же сними их! – в бешенстве прорычал он.

– Нет.

– Возможно, ты не поняла меня, девочка. – Он глянул на нее из-под нахмуренных бровей. – Я маркиз Нортклиф, и я приказываю тебе снять их.

– А мне все равно, кто вы. Вы здесь, и здесь и останетесь.

Его вдруг охватил приступ такой слепой ярости, что он издал дикий вопль и набросился на нее.

Она отскочила в ужасе.

Он протянул руки, чтобы схватить ее за горло, но цепь натянулась, и всей тяжестью своего большого тела он рухнул на пол. От удара о каменный пол он сначала задохнулся, а потом почувствовал острую боль в сломанной ноге. Его нога… чертова нога… словно попала на раскаленные угли. Вот наказание за его ярость.

И все то время, что он лежал на полу и ловил ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, эта девушка стояла над ним, смотрела на него без всякого сострадания и не предлагала помощи. Ему, маркизу Нортклифу, которого обожали вдовы и аристократки светского общества.

Когда ему, наконец, удалось поднять голову, он спросил:

– Что ты сделала?

– Что я сделала? – Она насмешливо выгнула бровь. – Я выкрала маркиза Нортклифа.

– И ты смеешь в этом признаться? – Осторожно, дюйм за дюймом, он приподнялся и сел на койку.

– Признаться – это самый меньший мой грех. Я это сделала.

Она явно была собой довольна. Это было видно по ее лукавой улыбке. Он не мог себе даже представить, что у какой-нибудь женщины хватило бы духу выкрасть его из собственного поместья. Он выпрямился и глянул на нее.

– Минуточку. Был еще мужчина.

– Я наняла его, чтобы он перенес вас сначала в лодку, а потом сюда. Больше вы его не увидите, – поспешно добавила она.

– Я тебе не верю. – Вытянув ногу, он потер бедро, чувствуя кость даже через ткань. На ощупь кость не была сломана, но он снова вывихнул сустав, и в страшной боли была виновата она. Она. Эта нахалка. Ни одна женщина не способна придумать такой план, тем более привести его в исполнение. Его тон был снисходительным, но она его заслужила.

– Я как раз и рассчитывала на такой образ мыслей. Все решат, что вы просто сумасшедший, если признаетесь, что вас похитила женщина. Если, конечно, посмеете.

– Женщина не способна удержать в голове больше одной мысли за раз, не то что осуществить какой-то план.

– На самом деле вы правы. – Она усмехнулась, видимо, нисколько не обидевшись. – Понадобились две женщины.

– Ах да. Мисс Викторина, – вспомнил он. – Ты сказала, что я нахожусь в погребе мисс Викторины.

– Правильно.

– Ты пытаешься меня убедить, что мисс Викторина Спротт помогла тебе меня похитить? – Он хорошо помнил мисс Викторину. Будучи мальчишкой, он часто приезжал к ней, упросив кого-либо из рыбаков перевезти его на остров. А она угощала его чаем с пирожными, после чего они гуляли в саду, и она рассказывала ему обо всех растениях, которые там росли. Все, что он знал о том, как ухаживать за цветами, он узнал от мисс Викторины. А теперь она его похитила? – Нонсенс!

– Вовсе не нонсенс. Если вы хорошенько подумаете, то обнаружите, что ее действия справедливы, и вы сможете их должным образом оценить.

– Что за чушь!

– Пожалуйста, прошу вас. Не притворяйтесь, что ничего не знаете. Это не делает вам чести, и вы от этого ничего не выиграете. – Презрение девушки больно ударило по его самолюбию.

Слушая ее, он вдруг понял то, что давно должен был понять. Она одета как служанка, но разговаривает как леди. Именно это вызвало у него беспокойство вчера – он по крайней мере надеялся, что это было вчера, – в беседке.

Она отвернулась и бросила взгляд на лестницу, откуда доносились слабый шелест женской юбки и звук медленных и осторожных женских шагов.

– Думаю, что это мисс Викторина несет вам завтрак. Вы голодны?

– Неужели вы полагаете, что я буду сидеть здесь, как дурак, и есть завтрак?

– Вы всегда будете глупцом, и с этим ничего нельзя поделать. Хотите умереть с голоду – умирайте. Мне все равно. – Она взяла поднос из рук мисс Викторины. – Но в данный момент вы должны хотя бы немного поддерживать свое здоровье, иначе мы не получим денег.

Пока он не увидел лицо мисс Викторины в круге света, отбрасываемом фонарем, он не верил, что она могла принять участие в столь неблаговидном предприятии.

Он заметил, что она постарела. Очень постарела. Лоб перерезали глубокие морщины, а волосы стали совсем седыми, щеки обвисли, в карих глазах была усталость. Видно было, что она уже не так заботилась о своей одежде, – он узнал поношенное платье, которое было на ней надето. Она носила его еще тогда, когда он навещал ее в детстве. Пышная грудь и немного скованная походка напомнили ему надувшегося голубя. Он не мог поверить… просто не мог…

Между тем эта ужасная молодая женщина поставила поднос на дальний конец длинного стола. Другой его конец упирался в его койку, и она стала двигать поднос, пока он не оказался рядом с Джермином. Сама она оставалась от него на безопасном расстоянии, так что он не мог схватить ее и хорошенько встряхнуть, как она того заслуживала.

Верно, именно эта девица повлияла на – нет, шантажировала – мисс Викторину, заставив ее помогать ей. Мисс Викторина была приличной английской леди, и к тому же она очень хорошо к нему относилась.

– Мисс Викторина, вы должны меня освободить. – Он говорил медленно и громко, опасаясь, что она плохо слышит.

– Нет, мой дорогой мальчик, я не могу это сделать. До тех пор, пока мы не получим своих денег. Но я так рада, что ты здесь и у меня есть возможность с тобой говорить. – Она явно не была глухой, но совершенно очевидно страдала от старческого слабоумия, потому что она сложила руки на животе и смотрела на него с любовью, как будто то, что она говорила, имело смысл.