Уловки любви - Лора Лэндон Страница 8

Уголки рта молодого человека приподнялись в понимающей улыбке.

— К каждому платежу будет прилагаться письмо, подписанное лично мной. Каждый торговец и хозяин будет извещен о том, что это последний долг Кевина Жермена, который покрывает герцог Рейборн.

Жермен вскочил со стула.

— Что ты сказал?

— Кевин, ты все слышал. Ты больше не получишь от меня денег.

— Ты не можешь так говорить! Ты обещал моему отцу…

— Я пообещал твоему отцу позаботиться о твоем благополучии, — перебил его Винсент. — И именно это я намерен сделать. Тебе нужно научиться очень многому, осознать огромную ответственность, которая когда-то ляжет на твои плечи.

Винсент подошел к столику и налил в стакан щедрую порцию виски. Обычно он выпивал одну порцию бренди во второй половине дня, перед встречами и мероприятиями, намеченными на вечер, но сегодня ему необходимо было виски, чтобы успокоиться. Он сделал большой глоток, потом повернулся лицом к кузену.

— Начиная с сегодняшнего дня, я буду оплачивать аренду твоего дома в Лондоне. Я также буду выплачивать годовое жалованье твоим… десяти слугам? Пятнадцати?…

Жермен с вызывающим видом пожал плечами:

— Двадцати.

Рейборн вскинул брови.

— Двадцати слугам, которые тебе нужны, чтобы вести дом. Кроме того, я передаю тебе замок Доунс. Он твой.

Жермен был так поражен, что его недоверие было почти ощутимым. Оно проявилось в форме громкого безумного смеха.

— Городской дом тоже твой, можешь делать с ним что хочешь, — продолжал Рейборн. — Можешь его продать или оставить. Мне все равно. Но замок Доунс принадлежит Рейборнам больше четырехсот лет, он не может быть продан. Это все будет закреплено в письменной форме.

— А мое квартальное содержание, ваша светлость? — процедил Жермен сквозь зубы.

— Ты будешь получать столько, сколько твой отец назначил тебе по завещанию.

— Ты шутишь! Как, по-твоему, я могу жить на эти жалкие гроши?

Приятное лицо молодого человека исказила гримаса враждебности.

— Замок Доунс всегда приносил семье Рейборнов неплохой доход. При хорошем управлении у тебя должно быть более чем достаточно средств к существованию.

У кузена раздулись ноздри, глаза засверкали.

— Я этого не потерплю! Ты не можешь ожидать, что я соглашусь так жить. Я не собираюсь, как дурак, запирать себя в деревне.

— Это ты сам решай. Я даю тебе средства к существованию. А как ты используешь эту возможность — дело твое.

Молодой кузен Винсента сжал кулаки и сделал шаг к нему.

— Почему ты это делаешь?

— Потому что ты мой наследник! Ты мой единственный наследник, других у меня не будет!

Казалось, сам воздух между ними трещит от напряжения, и так громко, будто ружейный выстрел. Прошло несколько долгих секунд, а ни один из них не шелохнулся. Наконец Рейборн заговорил, голос звучал ровно и спокойно, но тон его таил в себе больше опасности, чем если бы он кричал:

— Когда я умру, ты унаследуешь один из самых уважаемых титулов во всей Англии. А также богатство, достаточное, чтобы поддерживать его величие. Я не могу приписать себе заслугу его создания. Это богатство было создано трудом тех, кто жил до меня, и передавалось из одного поколения в другое. Но этот дар дается дорогой ценой. Тяжесть ответственности непомерна. От моих решений зависит жизнь и благополучие сотен людей, вплоть до пищи, которая попадает на их столы. До крыш над их головами и одежды на их плечах. Я принял на себя эту ответственность. Но боюсь, что ты видишь только то, что ты можешь получить от этого дара для себя. А не то, что ты должен делать, чтобы все, что тебе досталось, сохранилось и процветало.

Рейборн помолчал и подождал какого-нибудь знака, что кузен с ним согласен. Но, к его величайшему разочарованию, никакого знака не последовало. Разница в возрасте между ними составляла всего десять лет, но Винсент знал, что враждебность Жермена — результат того, что он всю жизнь ему завидовал. И следующие слова кузена лишь укрепили его в этой мысли.

— Ты это делаешь только потому, что богатство Рейборнов у тебя под рукой. Потому что по глупой прихоти случая твой отец унаследовал все, а мой — ничего. Потому что из-за каких-то восемнадцати минут, разделивших их появление на свет, твой отец унаследовал богатство, а мой остался нищим.

Винсент так крепко вцепился в край столика, что пальцам стало больно.

— Не имеет значения, на сколько мой отец родился раньше твоего, на восемнадцать минут или на восемнадцать лет. Он все равно первенец и наследник. Он был рожден наследником герцогства Рейборн, и я тоже.

Винсент допил виски из стакана и налил себе новую порцию. Он сделал глоток, потом повернулся лицом к кузену.

— Я уже дал тебе все, что ты должен был получить, больше ты ничего не получишь.

— Будь ты проклят, Рейборн!

— Хватит! Придет время, когда все это станет твоим. Надеюсь, к тому времени, когда оно перейдет к тебе, ты станешь достаточно ответственным человеком, чтобы оценить тот дар, который унаследуешь.

— Городской дом и имение в деревне — этого недостаточно! Как ты смеешь ожидать, что я буду жить, как какой-то сельский сквайр, когда я твой наследник? Твой наследник!

— Так будь наследником, которым я смогу гордиться!

В резком ответе Винсента нашли выход его гнев и досада. Едва произнеся эти слова, он тут же о них пожалел. Именно в такие моменты он бы отдал все, что унаследовал, лишь бы дела обстояли по-другому. Он бы с радостью отдал титул Рейборна и все, что ему сопутствовало, если бы две женщины, пожертвовавшие жизнью, чтобы дать ему наследника, остались живы.

Винсент крепко сжал стакан, но потом спохватился, что дорогой хрусталь может треснуть в его руке.

— Какие бы аргументы ты, кузен, ни выдвигал, это все пустые слова. Факт остается фактом: все равно до моей смерти герцог Рейборн — я.

— Об этом факте я постоянно помню, — язвительно произнес Жермен.

Но Винсент проигнорировал его сарказм.

— Письмо моему поверенному по поводу оплаты твоих непомерных долгов будет доставлено уже сегодня. Документы, касающиеся твоего лондонского дома и замка Доунс, будут готовы в течение недели, и ты сможешь их подписать.

Герцог Рейборн медленно поднялся и со стаканом в руке отошел к окну. Он встал спиной к кузену, тем самым давая понять, что тот может идти. После небольшой паузы он услышал, как Жермен, рассерженно топая, вышел из комнаты и с грохотом захлопнул за собой дубовую дверь. Винсент медленно поднес к губам стакан и сделал глоток. Он уже выпил намного больше обычного и был близок к тому, чтобы напиться, но сегодня ему было все равно. Многие слова кузена жгли его, как кислота, попавшая на открытую рану. Многие из его обвинений были ближе к истине, чем ему хотелось признать. Он действительно занудный, консервативный и слишком серьезный. Повидав много смертей, он не может не быть таким. Слишком много себя и своего сердца он отдал, чтобы теперь не защищаться от боли панцирем из отстраненности. Пусть весь мир думает, что его сердце сделано из камня, ему все равно.