Я вам покажу! - Катажина Грохоля Страница 8

— Причем, — пан Кругляшок вытер губы, — с женой-то я тогда в первый раз расстался. Поездки — не на пользу семье, разве не так?

А ну его к лешему! Мороз пробежал по коже при мысли, что Адам уедет, но ничего, стисну зубы, как-нибудь обойдется.

— Я как раз собираюсь в Америку, — сказал Адасик, который тоже опрокинул целую рюмку и немножко расслабился.

— О, Америка! — обрадовался пан Кругляшок. — Вот это страна! Был-был, когда потом, после Швеции, не мог найти работу. Зять, сестрин муж, меня пригласил, ну я и поехал, потому что визу вдруг ненароком дали. В Америке, я вам скажу, дрель впервой в жизни увидал, руки-то у меня… не из того места растут. Едва я взялся за нее, как один кореш говорит мне: положь — напортачишь, ну я и не притрагивался к ней больше, а лишь развлекал там всех разными байками, они даже радовались, что я ничего не делаю. Потому что ничего не порчу — разве не так? Еще три водки, пожалуйста! Но когда я вернулся, то у меня уже не было дома… Бабы за границей тоже еще как одиноки… Ну глаза и разбегаются, а после работы тоскливо одному… Вернулся я при деньгах, а жена уже тю-тю…

Он засобирался уходить. Я не жена пана Кругляшка, и переживать мне не из-за чего. И Адасю я не жена, тем более нет повода для волнений. Но лучше бы Адасику не слушать этот вздор.

Мороженое мы не съели, хотя девушка предлагала поджечь его даром. С паном Кругляшком расстались далеко за полночь. Ветер стих, и мы решили возвращаться домой по пляжу. Луна выглянула из-за туч, и мир стал таким, каким он и должен быть изначально. Море шелестело, отливало серебристой чернотой. Адам обнял меня, он был уютно-теплый. Последний раз я ощущала подобное лет двадцать назад с абсолютно другим мужчиной Но я и не думала вовсе тратить столь драгоценное время на эти воспоминания. Мы были немножко пьяны и даже залезли в море, которое — о чудо! — оказалось совершенно теплым. Вернее, Адасик поначалу не хотел заходить, но когда я его легонько толкнула, то, естественно, он намок до колен, а потом этот чертов социолог схватил меня и поволок. Я вымочила ноги почти до бедра! А потом мы целовались на песке, и так приятно было думать, что через минуту-другую можно оказаться в постели, в которой не будет никаких собак, никаких кошек, никаких детей, никаких мам или пап и никаких телефонных звонков. Нас страшно развеселило воспоминание о том, что обычно мешает побыть абсолютно вдвоем. До дома мы добрались в час ночи. Наша хозяйка дала нам ключ от входной двери, но вот чудеса — как только Адам, ковыряясь, вставил ключ в замочную скважину, дверь открылась!

— Ну наконец-то! — недовольно сказала пани Ирэна и удивленно уставилась на мокрые следы в прихожей.

Дверь в нашу комнату с тихим треском открылась, и перед нами появился не какой-нибудь случайно забредший прохожий, не постоялец, расквартированный здесь по ошибке, не грабитель, а не кто иной, как любимый сынуля моего Голубого — Шимон, метр девяносто три ростом, а из-за его спины высунулась темная головка моей милой крошки, единственного любимого чада, окрещенного почти восемнадцать лет назад Тосей.

— Чем вы занимаетесь допоздна? — спросила Тося. — Я не выдержала с бабушкой и приехала к вам, вы же сами хотели. И Шимон тоже! Вы рады?

— Привет, папа! — сказал Шимон. — Мы не могли дозвониться до вас и…

Адам растерянно взглянул на меня. Я поцеловала детей и тут же споткнулась о раскатанный на полу туристический коврик. В глубине комнаты стояла раскладушка. Я взглянула на Адама. Он пожал плечами, скорчил свирепую мину, а потом прыснул, тут и на меня напал хохотунчик. Я оперлась о косяк и просто надрывалась от смеха. Стоило мне взглянуть на Адама, который, скорчившись на стуле, повизгивал, как резаный поросенок, у меня начиналась икота.

Шимон посмотрел на Тосю, а Тося на Шимона.

— Это они, наверное, радуются, — предположила она.

Следующие пять дней мы провели совсем по-семейному. И было очень, ну просто очень чудесно, только иногда, когда не слышали дети, мы заверяли друг друга, что как только вернемся домой и наконец будем одни, то…

Мы договорились, что поженимся сразу же, как только Адам вернется. Полгода — не вечность, и потом, что может быть приятнее ожидания? Соскучимся друг по другу, будем писать длиннющие письма, перезваниваться, обмениваться электронными посланиями. Я похудею и помолодею. Тося будет спокойно учиться. А кстати, почему, интересно, Тося выбрала историю, если у нее по истории тройка? Дочь очень удивилась, когда Шимон спросил, сможет ли она перечислить все польские династии.

— Нет у нас никаких династий, — ответило мое дитя, а я чуть не упала в обморок. — У нас были одни короли!

Все это происходило во время семейного обеда, на который приехал даже Шимон.

Моя мама оцепенела при мысли, что будет с Тосей в мае, и обещала взяться за нее, ведь этот ребенок ни о чем не имеет ни малейшего понятия. И как я справлюсь без мужчины? Отец же выразил надежду, что Адам будет осмотрителен в самолетах, а также в самой Америке, затем в сторонке признался мне, что… гм-м… мужчины бывают разные, и будь он на моем месте, то не давал бы опрометчивых обещаний, и вообще — как я одна справлюсь?..

Все эти ценные замечания прозвучали за столом в саду, потому что день стоял еще теплый. Мой отец кормил Бориса под столом и не признавался в этом. Тося то и дело повторяла, что нельзя кормить собаку во время еды. Отец защищался — дескать, когда его не станет, то мы пожалеем, что никто не кормит собаку, пусть даже под столом, к тому же он вовсе не кормит, но Борис умеет так красиво просить… Мама сказала, что следовало бы в этом доме ввести непреложные правила, я ей ответила, что правила есть, только никто их не соблюдает, но я не хочу обсуждать это за обедом. Отец обиделся на маму, но она объяснила, что имела в виду — дети не должны делать замечаний взрослым. Тут встряла Тося, заявив, что не надо воспитывать уже взрослых детей, то есть меня. Я одернула Тосю, чтобы она не делала замечаний бабушке. Мой отец напомнил нам, что у него язва и ему нельзя нервничать за едой. Тося спросила, зачем он, если у него язва, ест свиные отбивные, запеченные с сыром, — это совсем не диетическая еда. Шимон заметил, что лучше бы Тося знала так хорошо не только диеты, но и причины национальных восстаний. Тося попросила не портить ей настроение напоминанием об экзаменах — у нее еще год впереди, а мы впадаем в коллективную истерику. Отец сказал, что на ее месте он учился бы прилежно с первого класса, а не когда экзамены на носу, и добавил, что не следует ничего оставлять на последний момент. Мама возмутилась: все нападают на беззащитного ребенка, у которого нервы уже на пределе. Адам ничего не говорил, только вкушал прелесть семейной жизни. Через два часа я просто была без сил. Вечером мы пошли провожать родителей на электричку. Отец настаивал, чтобы мы взяли Бориса, которому необходимо немного побегать. Моя мама просила не брать, потому что кругом полно собак и неизвестно, чем все это закончится. Тося закрылась с Шимоном в своей комнате и наотрез отказалась кого-либо провожать, потому что ее уже достали.