Золотой песок для любимого - Вера Копейко Страница 8

Алеша потянулся к бутыли на полке, в которой налита особенная горькая настойка на разных травах с корнем женьшеня. Его выращивала Мун-Со, женщина-отшельница. Алексей добавил одну ложку в чашку чая. Мун-Со – отдельная история в его жизни. Есть что рассказать Шурочке.

Отпивая глоток за глотком из большой металлической кружки, Алексей чувствовал, как глаза становятся зорче, спина выпрямляется, ноги перестают гудеть. Вот-вот зачешутся пятки, как обещала Мун-Со, и он снова будет полон сил, чтобы идти дальше.

Он скоро навестит ее, поскольку Мун-Со вошла в число тех, о ком он заботился в этой тайге. Но не сегодня – ему нужно спешить к рабочим, они ждут его с заказами из города. А за это внимание они с еще большей страстью станут искать то, что нужно ему. Шурочка ждет. Поэтому он будет искать золото до кровавых мозолей. Сколько раз ему казалось, что он видит золотой песок, но то оказывалась слюда, золотая от алтайского солнца…

– Друг мой, не отчаивайся, – говорил ему Игнатов, известный в Барнауле человек, в прежние времена истоптавший Восточную Сибирь, служивший партионным офицером в Уссурийском крае. Он нашел жилу, он получил премию. Ему удалось, значит, такое возможно! – Ищи, старайся, а труд всегда вознаградится. Рано или поздно.

Алексей вздыхал, но не раскрывал причину своих тягостных вздохов. Он не говорил, почему должен торопиться. Это его личная тайна, незачем знать о ней чужим.

Он поморщился. Вот пропустил три дня в этом месяце, пролежал в горячке в таежном шалаше. С тех пор осталась слабость в теле.

Алексей поднял седельную сумку. Тяжела. В ней все, что заказали рабочие, когда он поехал в Барнаул. Эти ссыльно-каторжные люди стали настоящими товарищами Алеше. Может быть, потому, что и он, и они испытали на себе, как верна сибирская пословица: «Кто в тайге не бывал, тот Богу не маливался»? Он сам много раз молился безотчетно, искренне. А сколько раз и о чем молились они, подумать страшно. Рабочие заказали байхового чаю – плиточный надоел, а также коньяка, сладких пряников и баранок – под зарплату.

Алеша в такие дни чувствовал себя кем-то вроде родного отца мужчинам, гораздо старшим, чем он. Сам удивлялся своему чувству. Может быть, оно оттого, думал он, что они еще реже его были целованы жизнью.

После приездов к ним с заказами он замечал, что они начинают работать с еще большим усердием. Он видел, как голыми руками перебирают породу, стараясь пальцами уловить даже малую песчинку золота, которую не берет глаз. Они цедили, стиснув зубы:

– Настигнем его, Алексей Данилыч, возьмем…

Алеша кивал без всякой насмешки в глазах:

– Возьмем…

Он снова приподнял седельную сумку – ого, хороший вес. Всего в достатке. Но, как всегда, пришла в голову беспокойная мысль – не тяжело ли будет лошади? А следом тоже привычная мысль. Она не просто успокаивала, а восхищала: невероятное создание природы и человека эти алтайские вьючные лошадки. Об их выносливости можно слагать восторженные легенды. Только с виду неказистые, маленькие и хлипкие. Но каковы в работе!

Впрочем, за время, прожитое в этих краях, Алексею Старцеву пришлось о многом переменить свое мнение. А также утвердиться в том, с чем, кажется, родился: будь честен с людьми, помоги им, чем можешь, они оценят. После отблагодарят. Как вышло с Мун-Со, к примеру, в его первый год в горах Алтая.

Он улыбнулся, вспоминая тот день и собственную дрожь отчаяния. Потом, успокоившись, догадался – странная женщина сама в беде. Причем гораздо большей, чем его тогдашняя, такую не уймешь настойками из трав.

В глазах Мун-Со он увидел то же, что однажды – в своих. На него беда смотрела из зеркала, когда отец подтвердил:

– Ты закончил учебу, но условие остается…

Сказать по правде, Алексей надеялся, что отец переменит решение за столько лет. Они стояли рядом, два Старцевых, в гостиной, читая каллиграфические буквы, которые обозначали то, что свершилось, – курс окончен. Венецианское зеркало – приданое матери – наблюдало за ними. Оно так поступало всегда, Старцевы привыкли к нему как к члену семьи. Но в тот раз Алеша, взглянув в него, увидел свое, но незнакомое лицо. В нем застыло недоумение…

Потом услышал голос отца, хорошо поставленный, как у священника:

– Я позволил тебе попытаться, Алексей. Отправляйся к месту службы. Но помни, двадцать один год – твой предел…

Алексей вышел из избушки, прицепил седельные сумки и сел в седло. Дорога вилась через перевал, потом увлекала вверх, по едва заметному руслу ключа. Все здесь давно знакомо – и отвалы, и шурфы. Не его партия оставила эти следы на земле, предшественники. Одни удачливые – о них рассказывают годами, приукрашивая, чтобы подогреть азарт свой и слушателей. Другие – не слишком. О них тоже говорят, чтобы ободрить себя в неудаче, мол, не один ты такой.

Вон кострище, а рядом – балаган из пихтовых веток. Его соорудили местные люди, шорцы, которые населяют эти места. Им, рассказывают, тоже не повезло.

Алтай понравился Алеше сразу. Горы средней высоты, не давят своей неприступностью. Он научился различать со временем отроги Салоирского кряжа, Абаканского хребта и Кузнецкого Алатау. Все они, без сомнения, полны даров Господа. Только надо показать ему, что ты – тот человек, который достоин того, чтобы открыть тебе чертоги…

Алексей часто ловил себя на том, что молится, безмолвно молится, прося Всевышнего снизойти до его нужд. Но видимо, или не услышал его, или час не пришел. Отец говорил всегда – не проси у Господа то, что он сам не хочет тебе дать. А он, может быть, просит…

Но Он захочет, Он даст! – торопливо поддерживал себя Алексей. Шурочка верит, она написала ему в последнем письме, что скоро, уже скоро найдет то, что ищет. Она уже видит золотой песок в распадке, спекшиеся с другой породой слитки… Монашество – не его судьба.

Под высоким небом, на просторе, где нет людей, где никто не мешает вольно мыслить, Алеша думал, каким должен быть человек, по своей воле ушедший из мира.

Тот, кто способен жить только духом, но разве это он?

Тот, кто отказывается от имущества, но разве это он, изучивший недра, чтобы добыть из них вещественное, необходимое для обустройства человеческой жизни на земле?

Нет, нет.

Тот, кто с готовностью прилепится к обители и подчинится его уставу. Но Алексей Старцев свободолюбив. Его монастырь – вся земля.

Тот, кто готов принять безбрачие.

Нет и еще раз нет! У него есть Шурочка. Она ждет его, свободного для соединения навсегда.

Алексей шагал рядом с лошадкой; пофыркивая, она ступала по каменистой тропе. Сумерки в распадок спускаются быстро, за ними навалится темная ночь. Конец лета, скоро осень с дождями и ранним снегом. Ему надо успеть до морозов. Найти.

Он усмехнулся. Едва ли не каждый, прошедший этим путем, думал точно так же. Сколько народу он повстречал здесь, даже тех, кто по десятку лет, а то по два топчут тайгу. Поиски для них стали образом жизни. От уссурийской тайги через саянскую они явились в алтайскую тайгу. У костра рассказывают друг другу про потерянное где-то золото, про спрятанное, а также про тех, кто пытался, как говорят, поймать свой фарт.