Хозяйка дома - Инга Деккер Страница 8

Что не отменяет того факта, что следующие несколько недель будут исключительно трудными для нее. Беатрис вслушивалась в тишину и невольно думала, что же Гийом делает внизу. Она в огромном, прекрасном доме наедине с человеком, при виде которого ее бросает в жар.

Но воля ее тверда. Она справится. Она сильная. И никакие серые глаза тут не помеха. С этой мыслью Беатрис обхватила подушку руками и постаралась заснуть.

Отдых ей необходим. Завтра начнутся приключения. Хорошо, если она справится с работой… и с собой.

Гийом посмотрел на бастионы коробок в бальном зале, затем перевел взгляд на стройную женщину рядом с ними. Может, он все же переоценил ее, точнее, недооценил масштабы стихийного бедствия.

— Как думаешь? Два, три помощника? Целая армия? Ты не чувствуешь себя девушкой из сказки, которой предложили перебрать за ночь несколько мешков фасоли?

Беатрис не ответила, явно не обращая внимания на его слова. В ее глазах светилась радость.

— Боже мой, сколько их! Это же так интересно! А что там внутри?

Гийом прислонился к дверному косяку, скрестив руки на груди.

— Откуда мне знать? Мамины вещи какие-то, она хранила все подряд. Барахло из дома в Англии, где мы выросли, было отправлено сюда. Этим занимались другие люди. Я распаковал только самое необходимое и оборудование для офиса.

— Неужели тебе ни капельки не любопытно? В этих коробках может быть все, что угодно. Сокровища. Семейные реликвии.

— Наверняка. Мать очень интересовалась историей нашего рода.

А он, как видно, нет.

Беатрис только что не танцевала вокруг пыльных коробок, явно предвкушая, что же будет внутри. Гийом невольно улыбнулся, хотя так и не мог отыскать в себе ни капельки энтузиазма. В самом деле, мать наверняка сохранила и преумножила «наследие предков», тщательно сберегая все, что говорило об истории семьи. Но причиной тому были отнюдь не сентиментальные чувства. Просто при случае можно было похвастаться. Что ж, Гийом в чем-то понимал ее.

«Но женщина, что склонилась над коробками, действительно живо интересовалась их содержимым.

— Давай посмотрим вместе, — предложил Гийом. — Я помогу тебе начать. — Его мучила совесть при мысли о том, сколько работы он взвалил на хрупкие женские плечи.

— У тебя же наверняка полно дел, — сказала она, обернувшись к нему на мгновение.

Его и в самом деле ждала масса работы. Вчера вечером он не смог сосредоточиться и не сделал почти ничего.

— И все же я помогу тебе. — С этими словами Гийом снял несколько коробок и поставил их на пол. — Очень скоро я найму тебе помощников.

Тогда он сможет вернуться к работе и не думать о ней. Расстояние между ними было бы очень уместно. Беатрис имеет право быть свободной от его внимания.

Она посмотрела ему в глаза, сглотнула и поспешно склонилась над коробкой.

— Не стоит никого нанимать. Ты и так заплатил очень много.

— Лучше доплатить еще чуть-чуть и жить со спокойной совестью.

— Раз так, — рассмеялась Беатрис, — нанимай, кого хочешь. Только дай мне день-другой, чтобы во всем разобраться и все спланировать. Планирование занимает достаточно времени, как ты, должно быть, знаешь.

— Знаю. Должно быть, тебе это неплохо удается.

Беатрис открыла коробку. Волосы черной волной упали со спины на плечи. Она небрежным, привычным жестом закинула их обратно, как делала, вероятно, уже сотни раз. Только он этого еще не видел. И хорошо, поскольку перед глазами молодого человека немедленно возникла картина: они в постели, Беатрис склоняется над ним, и эти самые восхитительные в мире волосы шелковым водопадом ниспадают на его обнаженную грудь.

Черт возьми, эта женщина сводит его с ума, хотя вовсе не пытается заманить в свои сети, просто распаковывает коробки. И улыбается ему через плечо. На свет была извлечена белая скатерть с вышитым на ней гербом д'Эссиньи.

— Впечатляет, а? Должно быть, там полно таких вещей. Интересно, какой это век?

— Вот уж не знаю. Только и не вздумай ворочать коробки. Они очень тяжелые. Надорвешься.

— Сказал бы ты это моему братцу, тот бы расхохотался. В детстве мы с ним часто дрались.

— И все же думаю, что ты не таскала его на себе, так что, пожалуй, пусть кто-то другой делает тяжелую работу. А то еще спину повредишь.

Другой, но не он. И вообще, если в доме будут еще люди, ему легче будет не думать о ней.

Беатрис меж тем с восторгом вытаскивала вещи из второй коробки и рассматривала их.

— Гийом, это ты в детстве? — спросила она, протягивая ему фотографию. — С твоей мамой?

Карточка слегка выцвела, но он с первого взгляда понял, что женщина на ней не его мать. Все семейные фотографии были призваны документировать историю рода д'Эссиньи, а потому улыбки на них не допускались. Они с Бланш ненавидели так сниматься. И оба очень страдали из-за маниакальной страсти матери сохранять статус их семьи: им запрещали то, что позволяли нормальным детям.

— Нет, не мама. Няня.

— Должно быть, вы были очень близки. Она так хорошо улыбается… Как ее звали?

— Не помню. — И Гийом потянулся за другой коробкой.

Внезапно наступила тишина.

— Ты… ты не помнишь имя няни?

Ему вовсе не хотелось говорить об этом.

— У меня их было много. Кажется, эту звали Женевьева. Но я не вполне уверен.

— А почему? Ты был трудным ребенком?

— Порой.

Но дело было не в нем. Отцу прислуга надоедала необычайно быстро, быстрее его только похоть охватывала. Но этого Гийом не собирался обсуждать. Еще в детстве он понял, что привязываться к людям бесполезно, поскольку расставание неизбежно. Именно поэтому он не помнил имен женщин, возившихся с ним. Но Беатрис ждала ответа. Гийом напрягся и вспомнил, — Она любила загадывать загадки. Заразительно смеялась, а еще таскала для меня печенье с кухни.

— Ты ей нравился, — облегченно вздохнула Беатрис, словно простое воспоминание прояснило многое. — Ужасно, если ребенка доверяют женщине, имя которой он даже не запоминает и которая ни разу не сделала ничего, чтобы ее помнили. Вряд ли такая няня стоит доброго слова.

— А ты как поступаешь со своими учениками? Делаешь что-то, чтобы тебя запомнили?

— По крайней мере, пытаюсь. Впрочем, это не очень трудно. Дети на редкость замечательные существа! Они непосредственны и готовы верить в то, во что взрослые давно разучились. Мне очень нравится преподавать.

— Но это большая ответственность. Дети вообще большая ответственность.