Моя подруга - месть - Елена Арсеньева Страница 8

Казалось, на всю жизнь запомнит Марьяна очертания этихстремительных фигур! На какое-то мгновение она застыла, глядя, как их длинныеноги сокращают расстояние, разделяющее ее и преследователей, а потом,взвизгнув, бросилась наутек по улочкам, забитым горами вонючего мусора, средикоторых играли дети в очень ярких одежках, босые и чумазые.

Повернула за угол – и едва не упала на капот джипа,сцепившегося крыльями с побитым «Фордом», застывшим в крутом вираже. Улицаоказалась до того узка, что двум машинам здесь почти не разъехаться, а еще имушараби, ажурные деревянные решетки, со всех сторон окружавшие балконы,выступали вперед от двух противоположных домов, почти смыкаясь надпространством улочки.

Кое-как Марьяна протиснулась под стеной мимо джипа.Наскакивавшие друг на друга водители на миг замолкли, проводили взглядамииспуганную белую женщину с плотно укутанным, так что виднелась лишьнахлобученная каскетка да кроссовки, ребенком на руках – и вновь нырнули впоток взаимных оскорблений. Пробежав еще несколько шагов, Марьяна обернулась –и, словно в четком кадре кинотриллера, сразу выхватила взглядом в толпедлинноногих негров в защитных поношенных штанах и таких же рубашках. Негрылегко перескочили обе машины, словно те были игрушечными, и со всех ногпомчались к девушке. Можно теперь не беспокоиться: след взят крепко! Стоило,конечно, подумать, что случится, когда ее схватят и обман раскроется… но временина размышления не оставалось. И она побежала.

Хотелось лететь быстрее, еще быстрее, но Марьяна понимала,что с настоящим ребенком на руках так мчаться нельзя. К тому же пробратьсясквозь толпу всех этих пестрых людей, кишевших на узких улицах и переулках,оказалось очень даже нелегко.

Сутолока здесь царила, как в настоящий базарный день!Пешеходы, велосипедисты, арбы, запряженные мулами, продавцы всякой всячины,ослики, верблюды с седоками и вьюками – все это визжало, кричало, ржало,скрипело, звенело.

Из-за угла, согнувшись под тяжестью бурдюка, вывернул сабба– разносчик воды; рядом толкал свой лоток с кусками жареной рыбы коричневый,как кофейные зерна, абиссинец. Марьяна проскочила между ними, но тотчас позадираздался истошный вопль, и она, не удержавшись, глянула через плечо.

Один из негров-преследователей оказался достаточнопроворным, зато другой с разбегу столкнулся с абиссинцем, оба налетели налоток, рассыпали рыбу и сами упали на мостовую. Негр попытался встать, нопоскользнулся на разлитом жире и снова упал. А водонос, худощавый парень, то лиот испуга, то ли от неожиданности уронил свой бурдюк прямо на неловкоподнимающегося негра – и тот снова рухнул.

Бурдюк от удара развязался, и негр, абиссинец и рыба вмигоказались в огромной луже. Двое вопили во весь голос – в бурдюке оказаласьхолодная вода со льдом.

Водоноса будто ветром сдуло: исчез от греха подальше, дажебурдюка не подобрал, а следом промчался лохматый пегий пес, зажав в оскаленной,словно бы смеющейся пасти изрядный кус рыбы.

Один проворный негр не стал тратить зря времени и ждать,пока напарник сможет подняться, – он тут же ринулся вперед.

Говоря реально, негр, захоти он, давно бы уже схватилМарьяну, что вдруг она с ужасом осознала. Но то ли негр не собирался устраиватьсвалку на людной улице, где тотчас бы собралась толпа зрителей-свидетелей,настроение которых предугадать невозможно, то ли просто с самого началанамеревался лишь проследить за беглецами… Словом, он пока не приближался.

Марьяна облилась холодным потом: если верна ее втораядогадка, не значит ли это, что осада виллы еще не снята, Лариса и Санька вопасности, а ее маскарад напрасен? Конечно, было бы здорово позвонить сейчастуда, но где найти телефон, жетон и время на звонок? Да и кому звонить?Остается надеяться, что Лариса все же поставила свой сотовый на подзарядку:иначе ведь с Виктором не связаться!

Марьяна стремилась как можно скорее добраться до центральныхулиц, где можно нырнуть в подъезд дома, в дверь какого-нибудь офиса, прыгнуть втакси, раствориться в толкотне автобуса, однако узкие улицы старого города,перетекая одна в другую, никак не кончались. И она снова бежала, бежала наугад,ничего не видя, кроме нескончаемой череды лавок, лавок, лавок… А над всем этимотчаянно синело небо, на котором полыхал огненно-золотой диск.

Пронзительный голос муэдзина завел полуденную молитву, ноулица не опустела: правоверные не желали оставлять свой большой или маленькийбизнес и совершали намаз «не отходя от кассы».

Раздалось цоканье копыт, и из переулка, словно из тьмыстолетий, выехала нарядная карета, запряженная парою чистокровных арабскихжеребцов серой масти. В карете сидела гурия в черном одеянии, с прозрачнойбелой вуалью, закрывающей лицо до огромных черных глаз. От кареты не отставаламаленькая, как жучок, красная открытая машинка, в которой балансировал человекс видеокамерой. Наверное, снимали какой-то рекламный ролик, а пешеходы были приэтом всего лишь досадной помехой. Но водитель явно переоценил свойпрофессионализм: машина не слушалась руля. Люди с воплями разбегались, Марьянавжалась в стенку, успев заметить, как заметалась прямо перед красным радиатороммашины знакомая зловещая фигура, однако миг надежды на чудо сменился новымприливом отчаяния, когда ее преследователь вдруг пружинисто подпрыгнул, точнобаскетболист, рвущийся к корзине, и уцепился за деревянное кружево уткнувшихсядруг в дружку балконов второго этажа.

Он не только счастливо избежал столкновения, но,раскачавшись, так сильно послал вперед свое тренированное, мускулистое тело,что пролетел несколько метров по воздуху и очутился почти рядом с Марьяной.Казалось, ему осталось только руку протянуть и схватить ее, и в этой суматохеникто ничего не заметил бы, однако…

Негр пружинисто приземлился около толстяка в полосатойрубахе, чем-то похожего на оживший матрас. Товаром этого уличного торговца былиглиняные раскрашенные статуэтки собак самых разных пород и размеров. Нога неграподвернулась, скользнула по мостовой, и огромная ступня разметала изящныестатуэтки, которые тут же захрустели под башмаками прохожих.

Марьяне уже приходилось наблюдать взрывной темпераментистинных каирцев, но переход полосатого толстяка от сонного добродушия кпламенному негодованию был непостижимо стремителен и занял буквально долюсекунды.