Клиника любви - Мария Воронова Страница 8

Но все, слава Богу, обошлось. Они благополучно доползли до сервиса, и она даже выслушала от Анатолия Васильевича комплимент своему водительскому мастерству. Потом он предложил Наташе отвезти ее, куда ей надо, но она решила, что это будет уже наглостью, и побежала к остановке троллейбуса.

Наверное, оттого что Анатолий Васильевич остался таким же, каким она его помнила, Наташа, сидя в троллейбусе, вдруг почувствовала себя школьницей.

Она подружилась с Саней в первом классе, и до выпускных экзаменов девочки были не разлей-вода. Санина мама, Антонина Ивановна, не делала разницы между дочкой и ее подружкой, одинаково одаряя обеих и конфетами, и шутливыми подзатыльниками. Тетя Тоня работала медсестрой по скользящему графику, и когда девочки приходили из школы, часто кормила обеих наваристым борщом и гигантскими котлетами. А если в походах по скудным магазинам Североморска ей встречалась дефицитная детская одежда, то она обязательно брала и для Наташи.

Тетя Тоня могла мимоходом заштопать Наташе колготки, подшить подол, но и добродушно обозвать ее «сучкой в ботах» — в общем, оказывала девочке все знаки материнского внимания. Это очень раздражало Наташиных родителей. Ее отец, высокий чин в штабе Северного флота, и мама, директор педагогического училища, считали Елошевичей «людьми не нашего круга» и, если бы могли, запретили бы дочери бывать в их доме. По счастью, оба проводили много времени на своей ответственной работе, и Наташа была предоставлена самой себе.

Если день или два она не виделась с тетей Тоней, то начинала скучать по ней. О, потом родители припомнили Наташе эту преступную привязанность!.. По их теории, именно Антонина Ивановна была виновата в Наташиной ранней беременности, хотя к тому времени уже два года лежала в могиле…

А может, и правда тетя Тоня была виновата, подумала нынешняя Наташа. Глядя на то, как счастливы они с Анатолием Васильевичем, Наташа тогдашняя просто не думала, что бывает иначе.

Анатолий Васильевич постоянно пребывал в состоянии легкой эйфории от вида своей жены, хотя вряд ли кто-нибудь решился бы назвать ее красавицей. Большего подкаблучника Наташе видеть не приходилось. Решительная Антонина Ивановна легко могла сказать: «Будет так, как я говорю!» и «Ты пойдешь за картошкой, можешь в этом даже не сомневаться!»

Но дядю Толю было так просто не запугать. На все эти ужасные вещи, способные наполнить отвращением любое мужское сердце, он отвечал: «Я понял, лапочка!» и «Так точно, мой генерал!» А иногда, вспомнила Наташа, он совершенно серьезно спрашивал у жены: «Тоня, что я хочу, чай или кофе?»

В общем, это была абсолютно счастливая пара, чье предназначение — жить долго и счастливо и умереть в один день.

Когда Саня с Наташей пошли в восьмой класс, Елошевичи решили завести второго ребенка. Как выяснилось позже, дитя было зачато, потому что Анатолий Васильевич думал, что его жена мечтает о малыше, а она, в свою очередь, считала, что у мужа не так давно по-настоящему проснулся отцовский инстинкт и младенец доставит ему много радости. Возможно, оба они были правы, но сбыться этим мечтам не пришлось.

На пятом месяце беременности у Антонины Ивановны произошел выкидыш, кровотечение не успели остановить, и она умерла.

«А было-то ей тридцать три года, — подсчитала Наташа. — Всего на пять лет старше меня нынешней».

В те дни Анатолий Васильевич находился в автономном плавании, и о смерти Антонины Ивановны ему даже не сообщили. Потом он долго не мог простить командованию своего ожидания встречи с женой, уже месяц лежащей в земле.

После похорон Наташа, несмотря на бурные протесты родителей, переселилась к Сане. Ее собственные родители даже на время — до возвращения Анатолия Васильевича из плавания — не захотели взять несчастную подругу дочери к себе. В осиротевшем доме Елошевичей Наташа поддерживала хозяйство и всеми силами пыталась вернуть к жизни окаменевшую от горя Саню.

Когда Анатолий Васильевич вернулся, она стала уходить ночевать домой, но после школы всегда приходила к Елошевичам и продолжала вести у них хозяйство. Ни отличница Саня, уверенно «идущая на золотую медаль», ни Анатолий Васильевич, понятия не имевший о том, как варить пельмени и где брать чистые носки, для домашних дел не годились.

А вот ей очень нравилось хозяйничать! В школе Наташу способной не считали, поэтому она доучивалась спустя рукава, мечтая только о том, чтобы поскорее выйти замуж и заниматься своим домом и своими детьми.

Детьми, да… С этим у нее получилось. Выпускные экзамены Наташа сдавала, уже будучи беременной. Кто же мог знать, что красивый лейтенант, так жарко шепчущий слова любви и так романтично лишивший ее невинности на одном из окрестных озер, окажется женатым человеком? Просто супруга его училась в институте в другом городе.

Когда Наташа узнала об этом от самого лейтенанта, она долго не могла поверить, что это случилось именно с ней. В отчаянии она даже решила довериться отцу, чтобы тот, пользуясь высоким служебным положением, заставил лейтенанта развестись и жениться на ней. От этого плана пришлось отказаться, причем не из благородных, а из прагматических соображений: выяснилось, что у тестя лейтенанта служебное положение еще выше.

Но через некоторое время пришлось все же открыть родителям свой «позор». Те действовали четко и оперативно: на следующий день после получения школьного аттестата Наташу посадили в поезд и отправили к бабушке в Москву. Всем знакомым было сказано, что она уехала поступать в институт. О ее беременности, кроме родителей и лейтенанта, в Североморске знал только один человек — Саня.

Следующие полтора года Наташа с родившимся в срок Петькой провела в обществе бабушки. Та была нешуточно увлечена ролью Благородной Женщины, Приютившей Падшее Создание. Вся ее энергия уходила на то, чтобы примириться с моральным падением внучки, поэтому сил на обычную житейскую помощь у нее уже не оставалось.

Родители присылали Наташе достаточно денег, чтобы прокормиться, но посмотреть на внука не приехали.

Когда Петька начал нормально ходить, научился пользоваться горшком и разговаривать, Наташа решила, что пора изменить жизнь. Она купила газету со всевозможными объявлениями и отправилась по первому же адресу, где требовались модели. По странной случайности она не попала ни в гарем, ни в рабство, а действительно стала моделью, и даже не из последних.

Несколько следующих лет пронеслись, как один день. Подъем в семь утра, марш-бросок с тяжелым и обмякшим Петькой на руках до коммерческого детского сада, потом бег до автобусной остановки, разгон, прыжок в заднюю дверь, прямо на спрессованные тела пассажиров, и хорошо, если это оказывались молодые мужики, всегда воспринимавшие ее доброжелательно. Одним из ярких воспоминаний о тех годах осталось, как в троллейбусе ей случайно надвинули шапку на лицо, но освободить руку и поправить шапку было невозможно. Прижатая спиной к неплотно закрытой двери, она стояла на нижней ступеньке троллейбуса, рискуя упасть прямо под колеса, и думала, что вот если сейчас она умрет, с этой шапкой на лице, то, может быть, это не самый плохой вариант.