Воспевая рассвет - Мэрилайл Роджерс Страница 8

Вульф смотрел на них, не понимая, отчего его слова вызвали такой гнев и отвращение. Неужели и Брина не верит ему, считает, что для него это лишь минутное увлечение?

Мучительное чувство утраты овладело девушкой. Она поняла, как много значил в ее жизни золотой волк.

Глиндор положил руку ей на плечо и, чувствуя, как тяжело для нее крушение несбывшихся надежд, произнес:

– Девочка, когда придет время, я выберу тебе достойного мужа из кимри, – и он мысленно послал проклятие в адрес саксонского нахала, вставшего на пути к его цели.

Брина взглянула в глаза деда, горящие негодованием из-под белых кустистых бровей и с сожалением заметила, как постарел он за последнее время, насколько глубже стали морщины, сетью разбегающиеся по его лицу и теряющиеся в седой бороде. Она знала, какое доброе и чуткое сердце бьется в этой иссохшей груди, как любит он свою внучку. Он считал ее последней надеждой рода. И что значит в конечном счете ее боль и разочарование по сравнению с великой миссией, уготованной ей судьбой?

Получив такой категорический отказ, Вульф почувствовал, как уязвлена его гордость.

– Если ты считаешь, что она слишком хороша для меня, – вскричал он, – то скажи, почему я так неугоден? Многие и многие благородные дамы, даже королевской крови были бы счастливы занять место, которое ты считаешь недостойным своей драгоценной внучки! – Вульф вопрошающе взглянул на старика, а затем на девушку и вновь подумал, как непохожа она на всех женщин, которых ему случалось когда-либо видеть.

– Нет, я не слишком хороша, – тихо ответила Брина, – просто я создана для другого. Мне еще предстоит постичь многие таинства, духи предков смотрят на меня с высот. Мы слишком далеки друг от друга, это же так очевидно… «Да, очевидно, – подумала девушка, – но почему, почему же мне так больно и тяжело?..»

«Какая прекрасная мелодия, – подумал Вульф, переворачиваясь на другой бок, – наверное, это мне снится».

Он некоторое время полежал с закрытыми глазами, боясь, что если он их откроет, звуки нежной негромкой песни рассыплются и исчезнут, словно звездная пыль поутру. Наконец он поднял свои длинные золотистые ресницы и прислушался. Звуки продолжали доноситься откуда-то снаружи. Он сел. От резкого движения у него вдруг снова заболел затылок. Вульф посидел несколько минут неподвижно, чтобы боль утихла. Его так раздражало, что он еще слишком слаб, что силы еще не полностью вернулись к нему. Оглядевшись вокруг, он понял, что находится в пещере один. Теперь, когда Брина осматривала и лечила его заживающие раны, Глиндор каждый раз стоял рядом молчаливым стражем. Вульфу так жаль было смотреть на тоску и разочарование в глазах девушки, что он постепенно забыл о своей гордости, уязвленной ее отказом. Он понимал всю тщетность своих желаний, но все же каждый раз не мог оторвать глаз от ее грациозной фигуры.

Он осторожно встал, помня свою неудачную попытку бегства в первый же день.

Во всем теле он ощущал некоторую слабость, затылок продолжало ломить. Вульф, осторожно ступая, стал медленно передвигаться в сторону выхода из пещеры.

Вульф выглянул наружу и зажмурился. Ярко-зеленая сочная трава сверкала от росы, звала его своей прохладой. Звуки неведомой песни стали громче. Он ступил на поляну перед пещерой, его глаза, привыкшие к полумраку, вдруг заболели от блеска лучей восходящего солнца.

Он слегка прищурил глаза и огляделся. Все вокруг было ему незнакомо. Вдруг с одной стороны от входа в пещеру Вульф увидел тропинку, едва заметную среди густой растительности. Казалось, нежная мелодия доносилась оттуда. Он двинулся по тропинке, медленно продвигаясь вверх по склону холма сквозь пышный густой подлесок.

Взобравшись на вершину холма, он остановился передохнуть. По ту сторону холма лес кончался, и вокруг простирались луга, поросшие сочной мягкой травой и полевыми цветами, чей аромат, поднимаясь ввысь, пьянил Вульфа, одурманенного звуками чудесной песни.

Он был одет в то же самое платье, в котором его нашли на дне ущелья: туника из темно-зеленой шерстяной материи и коричневые полотняные штаны, подвязанные под коленями крест-накрест кожаными ремнями, обвивавшими его икры.

Тяжело дыша, Вульф уселся в тени огромного дуба. И тут глазам его открылось чудесное зрелище: над крутым склоном холма в сиянии восходящего солнца и аромате луговых трав он увидел фигуру неземной красоты. Ее нежное, будто выточенное из кости лицо, было обращено ввысь, а руки широко раскинуты, точно хотели охватить все небо, сиявшее огнем на востоке. Под звуки разливавшейся чудесной песни дневное светило изгоняло ночь с небосклона, и в золоте лучей Брина казалась нереальным существом, созданным колдовской волей. Женщина, таинственная, как слова древней песни, произносила заклинания, такие чистые и чарующие, что они казались сотканными из первых лучей рождающегося дня. Даже птицы замолкли вокруг, слушая ее.

Вульф застыл в восхищении.

Вдохновенно пропев последнюю ноту, Брина медленно уронила руки на складки своего простого платья. Она замолчала и склонила голову, блестящие волны ее черных волос рассыпались по плечам и окутали плащом ее грациозную фигурку.

Вульф словно стряхнул с себя оцепенение, навеянное этим чудесным зрелищем:

– Что это за мелодия, что ты так прекрасно пела? – Вульф чувствовал, как далеки и непостижимы для него ее мысли, обычаи и желания.

От неожиданности Брина вздрогнула, его вопрос вспугнул ее, словно стрела охотника оленя в лесной чаще. Она заметила Вульфа в тени дуба, укрытого листвой от жаркого солнца, будто сама природа взяла его под свою защиту. Вульф был так близко, она спустилась и тихо ответила:

– Я воспевала рассвет.

Губы Вульфа тронула улыбка. Этот ответ ничего не объяснил ему, лишь только еще больше разжег любопытство.

Он медленно покачал головой, полуприкрыв глаза:

– Ты ведь не христианка. – Он знал это с самого начала. Но этот факт ничуть не умалял ее очарования и не ослаблял его нежных чувств. Это не было вопросом, и Вульф не ожидал ответа. Но Брина почувствовала в его словах упрек и тут же поспешила ответить:

– Не христианка, – согласилась она, высоко подняв свой маленький подбородок. – Я язычница, впрочем, как и многие из твоего племени.

– Так что же ты такое?

Вульф до сих пор не знал точного ответа на этот вопрос. Воспоминания о грозе, вызванной Глиндором на Винвидском поле, лишь усиливали его сомнения. Этот вопрос вызвал в душе Брины чувство отвращения к самой себе. С того дня, когда колдун застал их вдвоем в пещере, а по правде говоря, с того дня, когда она впервые увидела его, она была всегда настороже под взглядом изумрудных глаз молодого золотовласого сакса. А сегодня она, словно утратив свою духовную общность с природой, не заметила вовремя его приближения. И теперь она говорит с ним слишком много. Сказать больше – значит разглашать тайны, которые она не должна открывать никому, а этому саксу тем более. Голубые глаза ее потемнели. Она повернулась и пошла по узкой тропинке прочь от новых соблазнов и старых несбыточных надежд под сень спасительной пещеры и под защиту деда. Вульф понял, что девушка собирается ускользнуть от него туда, где у него не будет ни малейшего шанса добиться успеха, мысленно выругался и встал. Он почтительно преградил дорогу Брине. Она же, испуганная тем, что Вульф разгадал ее замысел, остановилась. И тотчас же, откуда ни возьмись, возник Фрич, который встал между ними, оскалив клыки. Вдруг Вульф почувствовал необычайную слабость и головокружение. Ноги его подкосились, и он медленно сполз на землю, прислонившись спиной к дереву. Как унизительно было ему чувствовать себя таким беспомощным и слабым. Конечно, ему не стоило так резко двигаться. Он закрыл глаза и, наклонив голову, стал ждать, когда тошнота и слабость отступят. Брина стояла перед ним, запустив руку в густой мех между ушами зверя. Она по привычке закусила нижнюю губу. Ее разум призвал ее к благоразумию, но сердце трепетало от участия и сострадания. Она не могла отказать в помощи никому, кто нуждался в ней, пусть даже это шло вразрез со здравым смыслом. Но и снова попасть в сети искушения она тоже не хотела.