Чужое счастье - Эйлин Гудж Страница 8

Гленн поднес руку к груди.

— Сестренка, ты каждый раз разбиваешь мне сердце.

Анна быстро отвернулась, чтобы он не увидел слезы в ее глазах. Каким бы добрым ни было его поддразнивание, он походил на благодушного дядюшку, утешающего упитанного ребенка, которого ему жалко. Гленн не шутил бы так, если бы допускал хотя бы малейшую возможность, что Анна воспримет его слова всерьез.

Анна была уже достаточно далеко, когда услышала, как они смеются. Кровь прилила к ее щекам. «Вот что значит быть толстой, — подумала она. — Постоянно находишься в напряжении и, когда слышишь, как люди смеются, всегда принимаешь это на свой счет».

Было почти шесть часов. Солнце скользнуло по выступам далеких гор и вышло на опиравшееся на колонны парадное крыльцо. Когда Анна позвонила домой, чтобы сказать, что она задержится, Эдна немного поворчала, и это не сулило ничего хорошего. Бетти снова выкидывала номера — Анна поняла это по усталому голосу Эдны. Сегодня вечером не будет ни горячей ванны, ни книги, с которой можно было бы свернуться калачиком. Анне повезет, если она успеет перекусить чем-нибудь на ходу.

Несмотря на это Анна ехала медленно, осторожно направляя свою старую синюю «Короллу» к высоким кованым железным воротам на въезде в поместье — самое известное в Карсон-Спрингс, расположенное на двадцати акрах земли. Там были пруд с лилиями, оранжерея с орхидеями и сад роз, который мог конкурировать с садом в Белом доме. «Нет смысла рисковать без нужды», — подумала Анна, когда ехала вниз по крутой дороге каньона к раскинувшейся внизу долине. Что будет с Бетти, если она, Анна, окажется нетрудоспособной?

Анна знала, что думают люди: что им обеим было бы лучше, если бы Бетти жила в доме для престарелых. Но видели ли они эти дома? Знают ли они, что там происходит? И все было не так просто. Страховой полис не покрывал полный медицинский уход, поэтому Анне пришлось бы продать дом Бетти — единственный дом, который когда-либо был у Анны.

Бесполезно было просить Монику внести свою долю. Она ясно дала понять, что готова лишь обеспечивать выплату жалованья Эдны и оплачивать часть счетов от врачей Бетти, которые не входили в страховку. Не то чтобы Моника не могла себе позволить заплатить больше, но что бы она стала делать, если бы они не танцевали, как марионетки на веревочках, у ее кошелька? За каждым центом, выданным из него, Анне приходилось прыгать немного выше… и придерживать язык немного чаще. Что же касается их матери, все выглядело так, словно Моника некоторым образом наказывала ее. Возможно, потому, что, на ее взгляд, Бетти сделала недостаточно, чтобы защитить их, когда они были детьми. Как будто кто-то мог пойти против их отца!

Воспоминание всплыло в памяти Анны: должно быть, ей тогда исполнилось лет шесть-семь — она была достаточно маленькой, чтобы поместиться под кроватью. Все, что она могла видеть оттуда, где лежала, прижатая к полу, — это две пары ног, одна в туфлях-лодочках на низком каблуке, заношенных до такой степени, что каблуки уже почти стерлись, и вторая ее отца, в старых коричневых рабочих ботинках. Анне казалось, что ноги каким-то образом существовали отдельно от громких голосов над ее головой. Она в страхе смотрела, как ботинки двинулись вперед… а туфли — назад. Произошла стычка, и голос матери закричал:

— Нет, Джон… пожалуйста… дети…

Затем были ужасные задыхающиеся звуки, подавляемые криками Бетти. Анне казалось, что они сжимают ее горло, и она неподвижно лежала, засунув себе в рот кулак, чтобы не закричать.

Они все пострадали, и Лиз тоже. Почему Моника считает себя особенной?

Когда Анна проезжала мимо отшлифованных трехъярусных вагонов плотницких мастерских, с горящими в садящемся солнце стеклянными и стальными сводами, она подумала об Элис и Вэсе, которые, в свою очередь, навели ее на мысль о Лауре и Гекторе. Если в чем-то ей и не повезло, то, по крайней мере, Бог благословил ее заботливыми соседями. К их числу принадлежала и Финч. Ее удочерение было лучшим, что когда-либо сделала Лаура, кроме того что вышла за Гектора. Финч, которой исполнилось шестнадцать, вела себя так, будто ей сорок. Она была хорошо знакома с жизненными трудностями и взяла Анну под свое крыло, хотя, наверное, должно быть наоборот, и несколько раз в неделю заглядывала к ним, чтобы помочь с Бетти.

Дорога выровнялась, дубы и платаны сменились невысокими соснами. Даже после стольких лет Анну всегда очаровывал пейзаж, переходящий от одной крайности к другой, словно открытки на вращающейся подставке. С восточной стороны лежало окруженное лесом озеро, а с западной — холмы с беспорядочно растущей чапарелью, с фруктовыми садами и апельсиновыми рощами между ними. Все это приютилось возле заснеженных гор. И если бы Анне суждено было дожить до ста лет, она и тогда не смогла бы воспринимать все это как должное. Хотя этот ландшафт и мог показаться слишком сельским, таков Карсон-Спрингс. Где была та капля, которая переполнила бы чашу ее терпения, взбудоражила ее скучное и временами безысходное существование? Какой сюрприз ждет ее в конце этой рутинной дороги, которую она для себя протаптывает?

Вечерние тени растянулись по Олд-Сорренто-роуд, когда Анна приближалась к дому. Она проезжала мимо загонов для скота, подскакивая на ухабах. Когда-то на этом участке сельской дороги пасли скот. Немногое изменилось с того времени, за исключением того, что здесь стало больше домов и меньше животных. Ночью в свете фонарей до сих пор можно различить блеск диких глаз — опоссумов и енотов, и изредка медведя или рыжей рыси, которые спускались с холмов.

Вскоре Анна подъехала к аллее, ведущей к скромному красному каркасному дому, в котором она прожила большую часть своей тридцатишестилетней жизни. Он манил из сумерек, которые скрывали его отслаивающуюся краску и крышу, на которой недоставало дранки. Свет в окнах сразу вселил в Анну надежду на то, что все будет хорошо.

Но оптимизм Анны исчез, как только она вылезла из машины. Даже с этого расстояния она услышала крики своей матери, похожие на визг горящей кошки. У Анны сжалось сердце. Пока она устало тащилась по дорожке, дом стал виден более отчетливо; давно высохшие настурции коричневыми стеблями тянулись к решетке на крыльце, которая обрамляла осевшие ступеньки; на досках наружной обшивки, которую Гектор многократно предлагал перекрасить — как будто он мало для них сделал, — виднелись пузыри, и из-за этого она выглядела как запущенная проказа. Были дни, вроде этого, когда Анна представляла себе, что она, как и этот дом, покрывается плесенью. Станет ли она когда-нибудь свободной или, упаси Бог, закончит, как Бетти?

Анна вошла в дом, где увидела Эдну, сцепившуюся в смертельной схватке с Бетти. Эта сцена могла показаться комичной — старая женщина, весом не больше чем девяносто восемь фунтов [5], насквозь промокшая, лезет драться, а ее сиделка, на двадцать лет моложе, широкая в плечах со времен работы с лошадьми, отбивается, пытаясь ослабить ее хватку.

— Сволочь! Зараза! — вопила Бетти, ударяя Эдну кулаком. — Я вызову копов! На этот раз я действительно это сделаю!