Исповедь послушницы - Лора Бекитт Страница 8

Армандо не помнил, когда впервые подумал о Паоле, дочери Асусены Альманса, однако через несколько дней после смерти последней решил проведать ее дочь, просто для того, говорил он себе, чтобы узнать, как ей живется в монастыре Святой Клары.

В городе было празднично и шумно. Стояла весна, солнце ярко сияло, но не обжигало кожу, небо ласкало взор синевой, а не казалось раскаленным добела. Громко пели птицы, распускались цветы, мужчины и женщины всех сословий оделись в лучшие наряды.

Армандо раздражали кавалеры с их высокомерными манерами, смущал вид обмахивающихся веерами дам, которые бросали кокетливые взгляды под прозрачными вуалями. Инквизитор думал о том, что тело той, что превосходила всех их и добродетелью, и красотой, сейчас гниет в сырой земле, а ее душа никогда не попадет на Небо.

Как большинство монастырей того времени, обитель Святой Клары была мрачным, суровым местом, скорее внушающим страх, чем просветляющим душу. Воспользовавшись своим положением, Армандо Диас быстро добился аудиенции настоятельницы и сообщил, что хотел бы повидать воспитанницу по имени Паола Альманса.

– Насколько мне известно, это дочь еретички, – осторожно промолвила аббатиса, почтенная женщина средних лет.

– Асусену Альманса обвинили в колдовстве, – ответил Армандо, с трудом сдерживая чувства, – и, как человек, обладающий правом отпущения грехов, могу заявить, что она не была виновна. Однако женщина умерла до того, как ей был вынесен оправдательный приговор. Ее дочь осталась сиротой.

– Господь с ней, – заметила настоятельница.

– Безусловно, – согласился инквизитор. – Однако ей требуется и человеческое участие. Приведите девочку.

Пока Армандо дожидался прихода воспитанницы, его воображение рисовало картины, которых он никогда не видел наяву: солнечный луч, скользящий по нежной коже Асусены, ее обворожительная улыбка, сияющие счастьем глаза.

Армандо подумал о том, как он может выглядеть в глазах ребенка: худоба, угловатость, высокий, прорезанный ранними морщинами лоб, холодный взгляд.

Он понятия не имел, как общаться с детьми. Наверное, нужно не быть суровым и, главное, не напугать ребенка.

Когда Паола вошла в приемную в сопровождении монахини, Армандо жадно впился в нее взглядом.

Худенькая, бледная девочка в темном одеянии, с печальным, почти недетским взором больших карих глаз и рыжевато-каштановыми волосами была плотью от плоти и частью души Асусены Альманса. Армандо почувствовал это сразу, едва ее увидел, и ощутил, как в темную ткань его внутреннего мира вплетается тонкая ниточка света. Он полюбил Паолу сразу, как только она предстала перед ним, так же как полюбил ее мать.

Армандо знал, что такое воспитание в обители. Гнетущее молчание, граничащий с жестокостью аскетизм. Ни одного сочувственного взгляда, ни единой улыбки. И если он сам обладал особой внутренней силой, данной ему Богом, а быть может, кем-то другим, то защита этой девочки была призрачна, как туман, хрупка, как яичная скорлупа.

Армандо велел монахине оставить их одних, и та не смогла ослушаться.

– Тебя зовут Паола Альманса? – спросил он у стоявшей перед ним воспитанницы.

Дочь Асусены кивнула.

– Тебе хорошо в обители?

Последовал новый кивок: очевидно, девочка уже постигла здешние правила.

Задав еще несколько вопросов, Армандо понял, что разговаривает с Паолой как с жертвой на допросе, и попытался смягчить тон. Что значит иметь мать, а потом потерять, жить дома, а позже очутиться в незнакомом месте? Инквизитор плохо помнил раннее детство, а еще он не знал, как отрешиться от чувства превосходства над простыми смертными.

– Не бойся, – сказал он. – Я тебе не чужой. Я знал твою мать.

По лицу Паолы потекли слезы, но глаза посветлели, излучая надежду.

– Где моя мама? – спросила девочка.

Армандо понимал, что не сможет солгать: в этом таились и поражение, и преимущество.

– На Небесах.

Паола смотрела на него во все глаза, и инквизитор прибавил:

– Она умерла.

Девочка задрожала и закрыла лицо руками. Потом отняла мокрые ладони от заплаканных глаз и через силу промолвила:

– Она никогда не вернется?

– Ей там хорошо, – мягко произнес Армандо, не отвечая на вопрос, и добавил: – Хочешь, я заберу тебя отсюда?

На самом деле мнение Паолы не имело никакого значения: он уже все решил.

Дочь Асусены не сказала ни «да», ни «нет», и Армандо почувствовал себя уязвленным.

– Я приду через несколько дней. Подумай, чего ты хочешь, – проговорил он, пораженный несчастным, затравленным видом девочки.

Инквизитор позвал монахиню, и она увела воспитанницу. В помещение вошла аббатиса.

– С Паолой хорошо обращаются? – с ходу спросил Армандо.

– Как и с другими девочками. Они в милосердных руках сестер, под защитой святой Клары и всемогущего Господа, – ответила настоятельница и перекрестилась.

– Тем не менее я хочу забрать ее из обители.

– Вы? – аббатиса опешила. – Почему? Кем вы ей приходитесь?

В тот же миг Армандо понял свою ошибку, как и причину испуга Паолы. Она тоже не знала, кем он ей приходится, равно как и то, что она для него значит. Ночью в дом, где жили девочка и ее мать, ворвались фамильяры, [4] увели Асусену Альманса, и Паола осталась одна в целом свете. Кому она могла доверять?

В самом деле, кем ему назваться? Отцом? Это невозможно. Какое еще родство можно придумать?

– Я… ее дядя.

– Дядя? – Голос и взгляд аббатисы были полны недоверия. – Насколько мне известно, у девочки не было родственников! Докажите свои права!

Права? Армандо усмехнулся. Он воспользуется правом силы, неважно, скрытой или явной.

– Я принесу документы, а также представлю в Святую палату депешу, согласно которой условия содержания воспитанниц в обители Святой Клары пройдут необходимую проверку, – небрежно произнес инквизитор.

Лицо настоятельницы пошло красными пятнами. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но Армандо опередил:

– Поверьте, я сумею воспитать Паолу так, что она станет добродетельной и набожной.

Вопрос был исчерпан, и окрыленный инквизитор отправился домой.

В воображении Армандо проносились волнующие картины жизни с Паолой, и, обуреваемый жаждой деятельности, он представил свое будущее. Нынешнее жилье вмиг показалось ему темным, унылым и холодным; он решил отказаться от него и снять небольшой домик, обязательно с садом, где девочка смогла бы резвиться и играть. Ему посчастливилось найти такой – на тихой, уединенной улочке и вместе с тем недалеко от центра Мадрида.