Вереск и бархат - Тереза Медейрос Страница 8

«Тебе не нужна поэзия, Пруденс. Ты — сама поэзия».

Она лежала под ним очень тихо. Ее руки слегка сжимали плечи мужчины, ни притягивая ближе, ни отталкивая.

Себастьян знал, что должен принять решение. Сломанная лодыжка не помешает ему овладеть этой прелестной девушкой, если он этого захочет.

По правде говоря, в осуществлении этого желания его не остановила бы даже сломанная шея. И все же, в глубине души его страсть боролась с его измученной совестью.

Себастьян обещал не причинять ей боли. А он был достаточно мудр, чтобы понимать, что некоторым женщинам обольщение могло причинить такую же боль, как и насилие. Если утром он отошлет ее домой с чувством стыда за то, что безрассудно отдалась незнакомцу, цена ее приключения в грозовую ночь может быть слишком высока. И потом, для женщины всегда существует риск забеременеть и родить внебрачного ребенка. Ублюдка. Как и он сам. Себастьян знал способы уменьшить этот риск, но его страсть к этой девушке была так сильна, что он не мог доверять себе в этом. Себастьян поднял голову.

— Позволила бы ты мне, — спросил он серьезно, — снять с тебя всю одежду и прикоснуться руками и губами к твоему обнаженному телу, если бы я пообещал не делать ничего другого?

— Я бы предпочла, чтобы вы не делали этого. Но, спасибо вам, сэр, за то, что спросили.

Он отстранился от девушки со стоном отчаяния. Каждая клеточка, каждый мускул его утомленного тела болели, а невозможность обладать столь желанной для него женщиной лишь усиливала его страдания.

Пруденс коснулась его руки.

— Я, действительно, очень признательна. Вы очень добры ко мне, что не…

Себастьян положил руки под голову и пробормотал:

— Оставь свою признательность при себе до тех пор, пока у тебя уже не будет в ней нужды.

Девушка замолчала. Ее слова благодарности лишь увеличивали раздражение Себастьяна.

— О, давай, продолжай говорить, хорошо? Говори о чем-нибудь. О чем угодно. Предпочтительно, о чем-нибудь чертовски неприятном, чтобы отвлечь мои мысли от… моей сломанной лодыжки. Говори о волосатых монахах, дохлых лягушках. Процитируй, наконец, что-нибудь из Шекспира.

— Почему вы грабите? — задумчиво спросила Пруденс.

— Почему вообще грабят? Из-за денег.

— Денег для чего?

Себастьян открыл было рот, чтобы ответить что-либо дерзкое, и был удивлен не меньше, чем она, когда выплеснулась правда.

— Чтобы выкупить назад землю моего отца и фамильный замок у негодяя Мак-Кея, который украл их.

Девушка приподнялась на локте. Он мог едва различить в темноте очертания ее фигуры, но интерес и любопытство девушки были просто осязаемы. Он осознал, что сейчас сказал ей больше, чем говорил тем мужчинам, которые были вместе с ним в течение последних семи лет.

— Как вы потеряли свою землю? — спросила она.

— Удача не навещала нашу семью. Мой дед связал свою судьбу с красавчиком принцем Чарли в сорок шестом. Когда он был разбит, английская корона лишила нас всех наших титулов. Мак-Кей забрал землю. Когда мой отец умер, Мак-Кей взял и замок.

— А вы никогда не задумывались о том, чтобы честно трудиться?

— Однажды. Когда я был моложе и глупее, чем сейчас. Но когда ты приходишь с Высокогорья, жители равнины плюют на тебя. Я не мог позволить себе закончить образование. Что мог я делать? Я мог грабить, запугивать людей до смерти. Так что, я прекрасно воспользовался своими талантами.

— Но, быть может, у вас достаточно денег, чтобы купить другой замок?

— Я хочу свой замок. Данкерк был единственной гордостью моего отца. Я сделаю все, чтобы вернуть его назад.

Тоскливые нотки послышались в ее голосе.

— Вы, должно быть, очень любили своего отца?

Себастьян закрыл глаза.

— Я ненавидел этого негодяя. Каждую секунду я желал ему смерти. — Он зевнул. — Спокойной ночи, мисс Пруденс.

Пруденс долгое время молчала.

— Спокойной ночи, мистер… Ужасный.

Она натянула одеяло на них обоих.

— Вам следует быть осторожнее. Грабеж — опасное занятие. Рискованное не только для вашей шеи, но и для души.

Он приоткрыл один глаз.

— Ты бы плакала, если б меня повесили?

— Думаю, что да.

— Тогда я буду проявлять большую осторожность, чем прежде.

Себастьян отыскал руку девушки и положил на свою грудь, словно определяя ей там место.

Пруденс долго лежала без сна, глядя в потолок, пока монотонный шум дождя и ровное биение сердца разбойника под ее ладонью не убаюкали ее.

Проснувшись, Себастьян обнаружил себя лежащим в потоках яркого солнечного света, затопивших всю хижину. На миг он подумал, что находится в спальне лондонского дома своей любовницы. Но где же бархатный полог кровати, роскошная мягкость пуховых подушек, гладкие, холодные мраморные стены? Его любовница терпеть не могла солнечного света и держала тяжелые портьеры задернутыми до середины дня.

Он протер сонные глаза, огляделся и изумленно улыбнулся. Пруденс подперла рапахнутую дверь ржавой кочергой и сорвала толстую мешковину с окон. Ласковый ветерок приносил с улицы пьянящий запах мокрой земли, аромат жимолости и умытой дождем зелени. Утренний луч пробрался даже по дымоходу и осветил идеально чистый очаг. Крошечная хижина сияла чистотой. Себастьян не сомневался, что он единственный здесь остался самым грязным.

Метла в руках Пруденс выглядела, скорее, как ведьмино помело, неведомым образом оказавшееся здесь, чем как предмет, предназначенный для наведения порядка в доме. Ее котенок, забавно подпрыгивая, ловил пылинки, мечущиеся в солнечных лучах. Себастьян заложил руки за голову, с удовольствием наблюдая за плавными, грациозными движениями девушки, сметающей пыльную паутину с потолка.

Она увлеченно работала, напевая что-то веселое себе под нос. Солнечный свет, пронизывая тяжелый каскад ее волос, придавал им редкий оттенок червонного золота. На ней по-прежнему были лишь сорочка и нижняя юбка. Когда девушка прошла мимо двери, солнце высветило ее длинные, стройные ноги и округлые бедра. Острая горечь сожаления пронзила Себастьяна, и он тихо выругался. И что на него нашло? Почему он был таким милосердным прошлой ночью? Не следуя взглядом за Пруденс, он умерил свое вожделение, чувствуя странную удовлетворенность от того, что бесстыдно не воспользовался доверчивостью девушки.

Пруденс заставила его сожалеть о том, что он был сыном грубого лаэрда-горца [2], а не сыном арендатора. Как прекрасно было бы, просыпаясь каждое утро, наблюдать такую милую сцену: сверкающий чистотой домик; напевающая, веселая жена. Нетрудно было представить троих или четверых малышей, цепляющихся за юбку Пруденс.