С чистого листа - Дженнифер Нивен Страница 8

8. Видеть, как плачет мама.

Либби

По пути на четвертый урок я захожу в кабинет Хизер Алперн. Она ест яблочные дольки, скрестив длинные ноги и грациозно положив длинные руки, похожие на кошачьи лапки, на подлокотники кресла. До того, как стать тренером и руководителем «Девчат», она выступала в кордебалете ансамбля киноконцертного зала «Радио-сити». Она такая красавица, что я не могу смотреть прямо ей в лицо. Упираюсь взглядом в стену и говорю:

– Я хотела бы подать заявку на участие в «Девчатах».

Жду, пока она мне скажет, что у них есть ограничения по весу и я их очень сильно превышаю. Жду, пока она закинет назад прекрасную головку и истерически рассмеется, прежде чем указать мне на дверь. Ведь «Девчата» – коллектив высокого уровня. Помимо футбольных и баскетбольных матчей, они участвуют во всех больших городских мероприятиях – торжественных открытиях, парадах, религиозных празднествах и концертах.

Но вместо этого Хизер Алперн роется в ящике стола и достает бланк.

– Сезон официально начался этим летом. Если никто не уйдет, то следующего отборочного периода придется ждать до января.

Я спрашиваю, упершись взглядом в пол:

– А если кто-то уйдет?

– Тогда мы проведем кастинг. Сделаем объявление и разошлем листовки. – Она подает мне бланк. – Заполните заявление и принесите мне, а я занесу его в файл. И не забудьте обязательно получить разрешение родителей.

Затем она улыбается очаровательной подбадривающей улыбкой, как Мария в «Звуках музыки», и я выплываю в коридор, словно наполненная гелием.

Я подпрыгиваю и подскакиваю, как воздушный шар, паря по коридорам и чувствуя себя хранительницей величайшей тайны мира. Может, вы обо мне этого и не знаете, но я обожаю танцевать.

Я всматриваюсь в лица всех проходящих мимо меня и гадаю, какие же тайны они хранят, и тут на меня кто-то налетает. Это дубоватого вида парень с широким пунцовым лицом.

– Привет, – произносит он.

– Привет.

– Это правда, что толстухи лучше всех делают минет?

– Не знаю. Лично мне толстуха минет никогда не делала.

Нас обходят с обеих сторон, и кто-то смеется над этой шуточкой. Глаза его становятся ледяными, и вот она – ненависть, которую может к тебе испытывать совершенно незнакомый человек, даже если он тебя не знает, просто ему почему-то кажется, что он тебя знает или ненавидит тебя такой, какая ты есть.

– По-моему, ты просто отвратительна.

– Если тебе от этого полегчает, то, по-моему, ты тоже, – отвечаю я.

Он бормочет что-то похожее на «жирная шлюха». Наверное, именно это. Не имеет никакого значения, что я девственница. Я должна была бы тысячу раз заняться сексом со всеми парнями, которые меня так обзывают с пятого класса.

– Оставь ее в покое, Стерлинг, – раздается голос девушки с длинными развевающимися волосами и ногами, растущими, как говорится, от коренных зубов. Бейли Бишоп. Если сегодняшняя Бейли чем-то напоминает Бейли тогдашнюю – значит, она серьезная, общительная, популярная и обожает Иисуса. Она просто очаровательна. Все ее любят. Она заходит в комнату в ожидании понравиться людям, и она им нравится, потому что как может не нравиться такой очаровательный человек?

– Привет, Либби. Не знаю, помнишь ли ты меня… – Она не берет меня под руку, но могла бы. Голос у нее по-прежнему мелодичный, и каждое предложение она заканчивает на высокой, счастливой ноте. Такое впечатление, что она почти поет.

– Привет, Бейли. Я тебя помню.

– Я так рада, что ты вернулась.

Тут она все же обнимает меня, и мне в рот случайно попадают ее волосы, у которых вкус персиков пополам со жвачкой. Именно такой вкус, понимаете, и должен быть у волос Бейли Бишоп.

Мы отстраняемся друг от друга, и она стоит, широко улыбаясь и раскрыв глаза, ямочки у нее на щеках светятся, и вся она прямо сияет. Пять лет назад Бейли была моей подругой, настоящей, а не выдуманной. Пять лет – срок немалый. Тогда между нами почти не было ничего общего, и я не уверена, появится ли это общее теперь. Но я говорю себе: «Будь милой. Возможно, она единственный человек, с которым ты подружишься».

Она зовет проходящую мимом девушку и говорит мне:

– Хочу, чтобы ты познакомилась с Джейви. Джейви, это Либби.

– Привет. Как житуха? – отзывается Джейви. Ее пышные черные волосы коротко острижены, а на футболке красуется надпись «Мой настоящий бойфренд – вымысел».

Бейли вся светится, словно маяк.

– Джейви два года назад приехала сюда с Филиппин. – Я жду, пока она скажет Джейви, что это мой первый год в школе после долгого затворничества, но она лишь произносит: – Либби тоже новенькая.

Джек

Четвертым уроком у нас высшая химия. Ведет его Моника Чапмен. Преподаватель точных и естественных наук. Жена. И женщина, которая спала с моим отцом. Как правило, учителей узнать гораздо легче, чем учеников, по трем причинам. Их меньше, чем нас. Даже молодые учителя одеваются строже, чем мы. У нас есть полное право смотреть на них целыми днями (то есть у меня больше времени распознать их приметы).

Ничего из этого в случае с Чапмен мне не помогает. Раньше я никогда не бывал у нее на занятиях, и вся она такая молодая и обыкновенная. В том смысле, что вы, наверное, подумаете, что женщина, с которой ваш отец решает изменить вашей маме, настолько примечательна во всех отношениях, что даже человек, который никого не помнит, обязательно ее узнает.

Я выбираю место в заднем ряду, у окна, и кто-то садится рядом со мной. У него такой взгляд, которым люди смотрят на тебя, когда тебя знают, и предполагают, что ты их знаешь. Вот так он на меня сейчас и смотрит.

– Привет, брат, – говорит он.

– Привет.

В какой-то момент группка девушек распадается, и одна из них подходит к доске в другом конце класса. Она обводит всех взглядом, представляется, замечает меня, и тут ее лицо каменеет, всего на мгновение, прежде чем она вспоминает, что надо улыбаться.

После того как все успокаиваются, Моника Чапмен начинает рассказывать нам о различных направлениях химии, а я могу думать лишь об одном – о той области химии, о которой она не упоминает и которой воспользовалась, чтобы завести роман с моим отцом.

Узнал я об этом через Дасти. Именно он заметил эсэмэску на папином телефоне. Аппарат лежал на видном месте. Папа куда-то вышел, а Дасти искал, что бы ему прибавить в свою коллекцию – как и я, он все время что-то собирает, – а чуть позже сказал мне:

– А я думал, что нашу маму зовут Сара.

– Ее и зовут Сара.

– А тогда кто такая Моника.

Выходит, что этот гад даже не удосужился сменить ее имя на телефоне. Так оно там и красовалось: Моника. Хуже того, это был не его обычный телефон, а какой-то другой, который он, наверное, купил специально для разговоров с ней. Чтобы разобраться в том, что же это за Моника, потребовалось потрудиться, но верьте слову – это она.