Квартира. Карьера. И три кавалера - Эллина Наумова Страница 8

И начала искать зарубежные дистанционные образовательные программы. Нашла одну американскую трехгодичную, сулившую дипломы главных медсестер тем, кто блестяще одолеет все задания и тесты. Путеводной звездой остальным тускло светила бумажка о прохождении и окончании. Слова «американская» и «блестяще» не сочетались в ее голове. Упрямая Трифонова стиснула зубы и принялась внимательно заполнять длиннющую анкету. Обучение было платным, но так, по-божески. Катя простояла у операционного стола несколько лет за зарплату, которая и не снилась ей в поликлинике. Снимала не квартиры, а комнаты. Экономила на чем только можно и на чем в ее возрасте не стоило бы тоже. Кроме того, после нападения Кирилла она целый год почти ничего не ела. В общем, все свои тогдашние сбережения, благоразумно хранимые в долларах, Трифонова перечислила за полный курс. Такая серьезная решимость дойти до конца была вознаграждена ощутимой скидкой. Расставаться со всей суммой было тревожно – вдруг нарвалась на каких-нибудь международных мошенников. Но когда цены на нефть обвалились и валюта дико подорожала, Катя сказала себе, что иногда рисковать полезно.

Она полагала, что неплохо знает английский. И на курсах изучала медицинскую лексику, и Александрина ее натаскивала в разговорном языке. Но оказалось, что перед консультацией по скайпу с университетским преподавателем нужно перелопатить кучу научной литературы, в которой черт сломит ногу. Читать и каждые три минуты переключаться на электронный словарь было утомительно. Пытаться сразу запомнить новые слова и выражения тоже. Но смысл переведенных фраз в начале занятий Катя разумела. То, что в их медучилище неплохо преподавали, выяснялось страшной ценой. Но тогда были основы. Позже пришлось требовать у консультанта дополнительные списки: отечественный и американский подходы к лечению, уходу и организации работы персонала разительно отличались друг от друга. Куратор Трифоновой был в восторге от любознательной студентки. Лишнего времени на нее не тратил, но хвалил и подбадривал. Ей это не льстило.

Первый год был адом. Катя иногда думала, что, продираясь сквозь иностранные дебри, расплатилась за все свои грехи не одну сотню раз. Она поздно возвращалась из клиники, где с маниакальным упорством насаждала свой порядок в отчетности и подаче заявок. А потом еще несколько часов самозабвенно училась. Не из интереса. Просто отвлекаться не стоило – мозг норовил забыть чужие слова мгновенно и думать по-русски. Выходные перестали существовать. Отпуск тоже. Иногда она плакала и клялась все бросить. Но вспоминала рассуждения сноба Мирона о дефективных личностях, которые отказываются непрерывно расти, и твердой рукой включала компьютер.

На второй год стало чуть легче. Времени уходило не меньше, однако Катя начала различать систему в подборе изучаемых тем и логику в экзаменационных вопросах. Да и словарь ей уже не был нужен – большинство статей и монографий писались одинаковыми словами. Что-что, а научную медицинскую литературу по-английски Трифонова начала читать свободно.

Третий год мог считаться даже увлекательным. Она уже не боялась не понять куратора и терзала его вопросами. Ей действительно всегда хотелось знать больше. В училище проигнорировать интерес студента – значило себя не уважать. Преподаватели объясняли и объясняли, радуясь, что полено на глазах строгается информацией, без которой могло обойтись, и превращается в Буратино. А этот средневозрастной лохматый тип запросто отсылал ее к какой-нибудь статье: «Ответ – там». Ладно, она снова читала. И снова спрашивала. Однако удовольствия не получала. Фанатичная ученица настолько переутомилась, что засыпала в секунду, когда отводила взгляд от монитора. И до сих пор продолжала отсыпаться. Даже свободы еще не ощущала.

Наконец, три дня назад курьер доставил Трифоновой большой конверт с тем самым дипломом, которым удостаивали лучших из лучших. Он был, разумеется, на английском – красивый и солидный. Катя сама перевела его на русский, сняла и заверила копию у нотариуса. И вчера пошла к главному врачу. Холеный пожилой доктор наук мог бы ее поздравить. В конце концов такое рвение было на пользу клинике. Мог спросить, как она будет применять новые знания. И Трифонова со скромной и достойной улыбкой ответила бы, что давно применяет. А он оживился бы: ну-ка, ну-ка, расскажите в деталях. Но главный с искренним недоумением произнес:

– Зачем вам это, Екатерина Анатольевна? Я вашими результатами доволен. Вы хорошо отучились в Германии, быстро набрались опыта и вполне разбираетесь, что к чему. На оплату такая серьезная теоретическая подготовка не повлияет.

– Я и не думала о надбавке, – опешила Трифонова. – Я из добросовестности, чтобы не портачить…

– Или вы собрались менять постоянное место жительства? – вдруг, не дослушав, проницательно сощурился он. – И как скоро?

– Не собираюсь я ничего менять.

– Хорошо, отнесите копию в кадры, пусть добавят в личное дело…

Катю почему-то сильнее всего задел этот древний посыл в кадры, а не в HR-отдел.

И вот она сидела в кафе и мучилась: «Чего я хотела? Похвалы? Так меня не заставляли учиться. Сама все затеяла, сама выдержала, сама понимаю, что молодчина. Я, разумеется, думала, что ради клиники стараюсь. А по большому счету, делала это ради себя. Во-первых, дипломированного специалиста больше ценят, даже если начальство делает вид, что ему плевать. Во-вторых, подчиненные уважают тех, у кого есть то, чего у них не было, нет и не будет. В-третьих, работать я стала осмысленно. Не просто в своем огородике грядки поливаю и сорняки дергаю, а вижу связь со всем полем. Тьфу, противное сравнение медицины с сельским хозяйством… Это результат нашего тухлого разговора с главным. Да, именно тухлого…»

– Екатерина Анатольевна, вечер добрый. Непривычно вас видеть без халата.

Катя оторвала взгляд от пластиковой столешницы и уперлась им в крепкого парня лет сорока. В глаза сразу бросались туго кудрявые рыжие волосы. Только они примиряли женщин со слишком правильными чертами его бледноватого лица. Но вообще-то найти подругу ему было трудно. Понравившиеся девушки чаще всего думали, что он шутит, а то и издевается, когда называет их красавицами. И приходилось жертве совершенства довольствоваться оторвами, у которых в крови зашкаливал уровень гормонов, алкоголя или, на худой конец, сахара. В таком состоянии бабы не комплексовали. Его пора было называть не парнем, а мужчиной. Но, глядя на безумно рыжего кудрявого Аполлона, никто этого сделать не мог. Наоборот, женщины еле сдерживались, чтобы не произнести нараспев: «Мальчик».

Этот образец породы руководил технарями, обслуживающими сложнейшее медицинское оборудование клиники. Являлся раз в неделю строго в девять утра, вникал в проблемы и решал их до шести вечера. Ни на минуту раньше никогда не смылся. Изредка жестко коротко на бегу распекал своих парней. И не обращал внимания на медицинских сестер. Те в отместку прозвали его «фашистом».

– Приветствую, Николай Владимирович. Зашли поужинать? – улыбнулась Трифонова.

– Пил кофе в том углу. Вижу, вы сидите. Печальная такая. Неприятности?

– Нет, спасибо за заботу. Все на удивление нормально и спокойно. Я даже на днях получила американский диплом главной медсестры, – неожиданно для себя похвасталась Катя.