Спор богинь - Барбара Картленд Страница 8

Негромким, но невольно привлекающим к себе внимание голосом, свидетельствующим о том, что наряду со множеством прочих достоинств виконт обладает и незаурядным даром красноречия, он произнес:

– Ваше королевское высочество, друзья мои, позвольте поблагодарить вас за лестную оценку, данную моему жеребцу. Догадываюсь, что любой из нас в случае такого же успеха его лошади на скаковой дорожке, какой выпал на мою долю сегодня, мог бы сказать определенно – расцвет этого «королевского спорта» наступил благодаря благосклонному вниманию, поддержке. я не побоюсь этого слова, вдохновляющему примеру со стороны самого выдающегося среди нас спортсмена-его высочества принца-регента.

Тут все снова с готовностью вскочили со своих мест, желая выпить за здоровье принца, и не оставалось ни малейших сомнений, что и сам он в восторге от комплимента и той элегантности, с какой виконт перевел речь с собственной персоны на своего августейшего покровителя.

Впрочем, по сути, сказанное виконтом Илвертоном вполне соответствовало действительности: всю жизнь главным увлечением принца были скачки, к которым он пристрастился очень давно благодаря герцогу Камберлендскому.

И в самом деле, с ранней юности скаковые лошади были его единственной страстью.

Принц-регент посещал скачки когда только мог и не пропускал их ни в Льюисе, ни в Брайтоне, ни в Нью-маркете.

Однако, как и во всех прочих его увлечениях, здесь тоже бывали свои взлеты и падения.

В конце минувшего столетия он, тогда еще принц Уэльский, провозгласил курс на экономию и распродал всю свою конюшню. Правда, потом он все-таки не вытерпел и быстро завел себе новых лошадей. За одиннадцать лет они одержали победу приблизительно в 1185 забегах.

Однако, к сожалению, впоследствии скачки в Ныомаркете превратились в «табу» в результате скандала с жокеем Сэмюэлем Чифни, и, несмотря на огорчение и недовольство большинства друзей, принц заявил, что больше не желает и слышать о Нью-маркете.

Впрочем, это не помешало ему участвовать во всех остальных скачках и тратить на лошадей намного больше средств, чем он мог себе это позволить.

И, как сказал виконт, принц-регент поощрял всех своих приближенных, чтобы они тоже заводили лошадей и, что более прискорбно, делали ставки на многочисленных скачках, как всегда делал он сам.

Когда все джентльмены вновь заняли свои места, сосед виконта заметил:

– Чертовски удачный спич, Уильям, просто на зависть! Как бы мне хотелось, чтобы у меня язык был так же хорошо подвешен, как у тебя!

– Весь секрет в частой практике, милый мой, – ответил виконт. – Как и все прочее в жизни, умение приходит в результате постоянного повторения, до тех пор, пока не будет достигнуто совершенство.

– И что же, на твой взгляд, это касается и любви? – рассмеялся сосед.

– Совершенно верно, и в этой области, как и во всех прочих, умение приобретается в результате длительных упражнений.

Теперь уже смеялись и другие джентльмены, услышавшие конец беседы.

После множества великолепных вин и блюд, представлявших собой настоящие шедевры кулинарии, смеяться было легко и приятно.

В Карлтон-хаузе ничего не меняется, сказал себе виконт. Отсюда всегда выходишь с ощущением, что принцу-регенту удается добиваться превосходных результатов во всем, что бы он ни предпринимал, за исключением популярности у народа Англии, которой он так страстно жаждал, и успехов в управлении страной.

На подобных же обедах, когда принц сидел в окружении друзей, было просто невозможно не восхищаться его остроумием, а его обаяние буквально завораживало.

Он любил повторять своим приближенным, что вежливость и обаяние для истинного джентльмена превыше всего.

Возможно, за те годы, когда лондонский бомонд оказался под его патронажем, – то есть с 1811 года, после психического заболевания его отца, короля Георга III, – нравы изменились в худшую сторону, но хорошие манеры были отточены до немыслимого совершенства.

Принц-регент откинулся на спинку стула. Из его августейших уст лились настолько изящные и остроумные шутки, что все гости с удовольствием слушали его, оставив прочие разговоры.

Однако этот вечер в Карлтон-хаузе закончился, как всегда, рано.

С возрастом принц разлюбил поздние застолья, перестал он и много пить, как делал это в молодости.

Придворные, знававшие его в прежние времена, любили вспоминать, как обеды затягивались до четырех часов утра, а большинство гостей напивалось до такого состояния, что их приходилось буквально на руках относить в кареты.

Впрочем, любовницам принца из числа придворных красавиц, начиная с миссис Фицгерберт, удалось постепенно убедить его высочество, что такие излишества неблагоприятно сказываются на его здоровье.

После того как принц-регент величественно поднялся, как подобает августейшей персоне, давая понять, что наступило время проститься, большинство из гостей задумалось, куда отправиться дальше.

– Какие у тебя планы на вечер, Уильям? Не поехать ли нам вместе в «Уайт-клуб»? – спросил своего кузена, виконта Илвертона, капитан Лайонел Уорфилд.

Виконт слегка призадумался.

На Беркли-сквер его ждала в своем будуаре некая весьма привлекательная особа, кроме того, его любовница, выступавшая в это время в Ковент-Гардене, наверняка надеялась, что карета виконта будет ждать ее после конца представления.

– Что-нибудь важное? – поинтересовался он. – Или дело можно отложить до завтра?

– Не то чтобы важное, – ответил капитан Уор-филд. – Просто я получил довольно странное письмо от дяди Родерика.

Виконт встрепенулся.

– Ты получил письмо? – воскликнул он, и в его голосе послышалось отчетливое удивление.

– Да, получил; я и говорю тебе об этом, – ответил Лайонел.– А тебе дядюшка тоже прислал письмо?

– Тоже!

Лайонел рассмеялся.

– Что ж, этого можно было ожидать. Ну, и как ты думаешь – что все это означает?

– Вероятно, именно то, о чем там идет речь, – философски заметил виконт.

В этот момент подъехала элегантная карета виконта, и оба кузена уселись в нее, не тратя времени на дальнейшие разговоры.

– В клуб! – приказал виконт лакею.

Породистые лошади резво рванули с места, и виконт Илвертон расслабленно развалился на мягком и удобном сиденье.

– Что ж, надо признаться, я часто размышлял, каким образом наш достопочтенный дядюшка намерен распорядиться своими миллионами.

– А он и в самом деле настолько богат? – спросил Лайонел. – Неужели все эти многочисленные слухи соответствуют действительности?

– Насколько я могу судить, так оно и есть, – ответил виконт. – Далее у сурового канцлера казначейства, когда он говорит о дяде Родерике, в голосе появляются нотки благоговения!