Тайна старого фонтана - Виктория Фокс Страница 8

Я поворачиваюсь и шарю в сумке в поисках телефона. Там сообщение от Билл, она интересуется, как я добралась. Оно, видимо, пришло, еще когда я была в городе, здесь же совсем нет сигнала. Идея спросить про Wi-Fi кажется безумной. Дома от отсутствия связи я бы запаниковала, но здесь это кажется совершенно естественным. Никто, кроме Билл, не знает, где я. Найти меня никто не сможет. Я думаю об информации, которая вскоре откроется в Лондоне, — Наташа, ликуя, назовет мое имя любому, кто захочет меня уничтожить, но все это невероятно далеко.

Но стоит лечь в постель и закрыть глаза, как меня осеняет: без связи с окружающим миром — значит, и без связи с ним. А если я ему нужна? А если он захочет поговорить и не сможет? Меня успокаивает только мысль, что я смогу поймать сигнал в городе, ждать осталось недолго.

В то же время у этого обстоятельства есть и положительная сторона: как бы это ни было маловероятно, я могу пофантазировать, что он пытается связаться со мной, ищет меня, а не просто поглядывает на темный экран телефона. В этот раз недоступна я.

Я исчезла. Никому меня не достать.

Через минуту я засыпаю.

— Вивьен?

Горничная, тихонько постучав в дверь, входит в комнату. Адалина редко обращается к ней по имени, и Вивьен знает, что сейчас им предстоит доверительный разговор.

— Какая она? — интересуется Вивьен. Ей хочется спросить не об этом, но для того еще не пришло время. Сейчас в ее голосе слышно отчаяние.

— Как мы и ожидали, она ничего.

— А ты сказала ей… — Вивьен отводит глаза. — Что ты ей рассказала?

— Я ничего не говорила.

Вивьен выдыхает. Адалина принесла поднос с ужином, на нем суп, крекеры и гроздь винограда багрового цвета, но у нее нет аппетита.

— Вы в порядке, синьора?

— Я видела ее из окна, — отвечает Вивьен, набравшись сил, чтобы посмотреть Адалине в глаза, — она хочет понять, видела ли горничная то же, что и она. Но взгляд Адалины ничего не выражает.

— Тебе не показалось, что она похожа на… — Вивьен сглатывает, не в силах произнести имя. — Мне показалось, что она ужасно похожа на…

— Темные волосы, вот и все, — успокаивает ее Адалина.

— Но и рост, и фигура, все, абсолютно все.

— Ничего подобного, — спорит горничная, не желая потакать ее слабости.

Вивьен замечает это и принимает за доказательство своей правоты.

— Как ты можешь это отрицать?

— Легко. Вблизи она совсем другая.

— Я будто увидела ее снова.

«Ее» прозвучало так, будто Вивьен выплюнула яд. Минули годы — годы! — но яд оставался внутри. От любого упоминания о ней появлялось ужасное, но такое знакомое чувство, когда ненависть не находит выхода.

— В таком случае вам стоит встретиться с девушкой, — говорит Адалина, — я это организую.

— Я не смогу позволить ей жить здесь, если ты ошибаешься. — Вивьен дрожит, но голос ее тверд.

Возьми себя в руки, — думает она, понимая, что сходство невозможно, что это игра ее воображения, но химеры видятся ей везде: в окнах, в воде, в тенях и отражениях, и она не собирается пускать их в свой дом. Хватит с нее пугающего ночного шума, скрипучих половиц, хлопающих дверей, завывания ветра, похожего на женский крик…

— Вам нужно поесть. — Адалина ставит поднос и достает таблетки.

Неожиданно Вивьен хватает ее за руку, застигнув горничную врасплох.

— Это же не она, правда? — спрашивает она странным чужим голосом.

— Конечно нет, синьора.

— Этого не может быть.

— Вы абсолютно правы.

— Она не стала бы возвращаться по мою душу, да?

Адалине становится не по себе.

— Нет, — ее голос резок.

— Она бы не посмела.

— Нет, не посмела бы.

Вивьен разжимает руку, а Адалина наливает воду в стакан, как будто ничего не произошло. Иногда горничная задерживается, чтобы помочь с ужином. Но не сегодня. Сегодня она поспешила уйти.

Вивьен, Лос-Анджелес, 1976 год

В последующие годы Вивьен Локхарт не раз вспомнит ту ночь, с которой начался ее путь. Через четыре года после побега из дома, скитаний без гроша в кармане судьба наконец ей улыбнулась и дала шанс на счастливое будущее.

В обитой бархатом гримерке салона «Лалик» Вивьен поправила макияж и откинулась в кресле, чтобы оценить свое отражение.

Эффектно подведенные огромные голубые глаза, полные малиновые губы, блестящие светлые волосы, убранные под великолепный алый тюрбан, украшенный рубинами. Каждый раз, глядя на себя, она поражалась: не могла понять, девушку она видит в зеркале или женщину. Блеск камней над головой и вырез ее роскошного халата, наподобие того, что Фарра Фосетт надевала как-то на бродвейскую премьеру, делали ее загадочной и властной. В «Лалик» она не была Вивьен. Она была Клеопатрой.

— Ты готова, милая? — произнесла одна из девушек, вплывая в гримерку и распространяя вокруг аромат «Шанель». — У нас сегодня новенький, он неотразим.

Вивьен встала; от мысли, что новый клиент достанется ей, горло сжал страх. Не имеет значения, хорош ли он собой, она все равно будет в его полной власти.

— Да, — ответила она, глядя, как девушка взяла свою сумку и присоединилась к остальным, хихикающим у дверей.

Вивьен представляла себе женскую дружбу так: катание на роликах, карамельный попкорн, конфеты, побрякушки — и всегда отклоняла предложения присоединиться к их компании. Их полное матерщины веселое щебетание, жвачки со вкусом колы и счастливая уверенность в будущем пугали Вивьен, все это было слишком не похоже на аскезу ее прошлого. Она хотела бы сблизиться с кем-то, но не знала, как это сделать: слишком привыкла держать все в себе.

Вивьен перевела дух и раздвинула кулисы. Ее обдало жаром тел, запахом алкоголя, зажженных толстых сигар… и денег. Все взгляды устремились к ней, когда она, гибкая как пантера, прошла по комнате.

«Лалик» не был какой-то там дискотекой. Другие заведения города пытались создать некую атмосферу легкости, здешнюю же можно было назвать сладкой, тяжелой, обжигающей горло, как коньяк, который подавали в тяжелых хрустальных бокалах в баре. Роскошный, эротичный, утопающий в дыму, закрытый для посторонних, салон воплощал собой декаданс. Посетители занимали обитые кожей кабины, кто-то в одиночку, кто-то компанией. Вивьен вдыхала запах долларовых купюр, приносимых сюда, и каждый вечер мечтала, что деньги станут для нее кораблем, который унесет ее за океан в жизнь, к которой она стремилась. А пока что мужчины уводили ее за кулисы, но ее сердце и душа были так же недоступны им, как и ее отцу. Выбора не было. Назад она никогда не вернулась бы.