Свои, родные, наши! - Елена Арсеньева Страница 8

– Папа, – начала Лиля, – я хочу поехать в конце лета с театром на фестиваль за границу. А Родя… товарищ Камышев! Тормозит мои документы.

– Да, – охотно согласился Родион, – тормозит-тормозит! А все потому, что ваша доченька, Михаил Иванович, едет за границу не на фестиваль, а к своему любовнику. Да еще берет с собой Аришку.

Говоров опешил.

– Родион Петрович, – с злой ехидцей сказала Лиля, – вот только давайте не будем сейчас о любовниках и любовницах! Где вы живете последние два месяца?

– В гостинице я живу и там со всеми сплю-у-у, – протянул Родион с нескрываемой издевкой. – Если хотите, можете считать именно так!

Он взглянул на побледневшего тестя, встал и с мольбой произнес:

– В общем, Михаил Иванович, в последнее время мы с Лилькой много чего натворили. Много чего случилось! Но я вас очень прошу – не помогайте ей с отъездом. Ничем хорошим это не закончится.

Говоров взглянул на дочь. Она стояла с опущенными глазами. Однако ни тени сомнения невозможно было заметить на этом красивом лице.

Ну да, так всегда было: если что-то взбредет в голову – Лилю не остановишь до тех пор, пока она сама не наломает дров, не сделает всех своих ошибок и не спохватится. Однако сейчас, похоже, дело посерьезней всего, что было…

– Но можно все еще вернуть назад, – вдруг сказал Родион. – Я готов!

Лиля вскинула голову. Лицо ее стало ожесточенным.

– Но я не готова, – твердо произнесла Лиля.

Родион помолчал, потом с невеселой усмешкой пробормотал:

– Ну что ж, вполне внятно. – Повернулся к тестю, подал ему руку: – Удачи на пленуме, до свиданья, Михаил Иванович.

Говоров проводил его изумленным взглядом, потом посмотрел на дочь:

– Давай излагай. Я ничего не понял.

Лицо Лили приняло молящее выражение. Заговорила она не сразу, сбивчиво:

– Папа… дело в том, что пять лет назад у меня был роман. В общем, Аришка – дочь того человека.

– Новости… – ошарашенно пробормотал Михаил Иванович. – А Родька знает?

– Знает, – угрюмо кивнула Лиля. – Он сделал так, чтобы Германа выслали из страны, он сломал ему жизнь, карьеру, он уничтожил его! И это все из-за меня, понимаешь?.. В марте я получила от Германа письмо. Он пишет, что одинок и несчастен. И ему бы очень хотелось увидеть Аришку! А тут такой шанс – фестиваль!

Она говорила все горячее и горячее, с мольбой глядя на отца, который молча расхаживал по кабинету:

– Знаешь, я сама не собиралась ехать сначала, а потом, когда узнала, что Камышев загулял… Сначала клялся в любви, а сам…

Голос ее прервался. Лиля рассердилась, что выдала свои чувства, свою обиду и ревность. Однако она не собиралась говорить отцу, что Родион «загулял» после того, как прочел письмо Германа. Какая разница, что за чем следовало!

А впрочем, Лиля смолчала еще и потому, что опасалась: отец встанет на сторону Родиона. Он полюбил зятя, которого сначала ненавидел и презирал, да и пресловутую мужскую солидарность нельзя сбрасывать со счетов. Кроме того, Лиля отлично помнила, что происходило в этом доме в те времена, когда хозяйкой была Маргарита Говорова, а Таисия Александровна, тогда просто Тася, – просто прислугой! Отец может оправдать любую мужскую шалость…

– Погоди, Лиля, – сказал Михаил Иванович примирительно. – Ты же слышала: он хочет все вернуть.

Ну вот, так и есть! Она так и знала! Отец не спешит прийти на помощь родной дочери, он заступается за любимого зятя!

– Папа, но я не хочу! – запальчиво воскликнула Лиля. – Я долго думала и решила, что Герман должен увидеть дочь. Он имеет на это право! Просто посмотреть ей в глаза, обнять… погладить по голове! Папа, ну ведь другого шанса может и не быть!

Михаил Иванович присел на ручку кресла, в котором сидела Лиля, посмотрел ей в глаза, обнял, погладил по голове… Как остро он вспомнил сейчас то, о чем не забывал, честно говоря, никогда, всю жизнь не забывал! Вспомнил, как нашел эту девочку, свою дочь, Тасину дочь, в 1946 году в детдоме – нашел запуганной, больной, не умеющей говорить – и какое небывалое счастье испытал, когда взял ее на руки, поцеловал наголо бритую головенку… вот как сейчас целует душистый, теплый Лилин висок… Эти воспоминания растопили его сердце. Вправе ли он лишить неизвестного ему человека мгновения счастья отцовства? Ведь это будет только мгновение. Лиля уедет – и скоро вернется домой, все пойдет по-старому, ну а этому Герману останутся счастливые воспоминания, которые будут согревать его жизнь там, в чужой, дождливой и холодной стране.

– Папа, ну я тебя очень прошу, пожалуйста! – взмолилась Лиля.

Отец погладил ее по голове, вздохнул тяжело и покорно, и она поняла, что победила.

Однако прошло еще много непростых, хлопотных, трудных дней, когда пришлось объясняться с матерью, прощаться с Кирой, которая прочно замкнулась в обиде, терпеть откровенную ненависть Кати, прежде чем настало время уезжать. Выдался необыкновенно яркий, солнечный, сияющий день. Сад звенел птичьими голосами, а лилии на старой клумбе перед домом, лилии, которые этим летом цвели как бы неохотно, вдруг раскрыли все свои разноцветные бутоны. Аришка никак не могла от них оторваться, а между тем уже приехало такси, и Лиля кое-как уговорила ее пойти собрать игрушки в дорогу.

В это мгновение она услышала рокот мотора, потом у ворот остановилась знакомая машина – и в сад быстро вошел Родион… слегка покачиваясь на ходу.

Они не виделись после того разговора в кабинете Михаила Ивановича, и Лиля неприязненно заметила, как изменился, исхудал Родион, какой у него неряшливый и озлобленный вид. А глупенькая Аришка так и бросилась к нему на шею!

– Папочка, где ты был?!

Радость Родиона при виде девочки раздражала Лилю. Хватит ему уже изображать доброго папочку! Спит черт знает с кем, а потом является сюда как ни в чем не бывало, Аришку обнимает, чмокает, смеется с ней…

Таисия Александровна (они с Шульгиным пришли проводить Лилю и Аришку) нахмурилась, забрала у него девочку.

– Осуждаешь меня, дорогая теща? – хмельно ухмыльнулся Родион. – Выпил. Имею право!

– Ладно, девочки, встали-поехали, – строго сказал Шульгин, но Родион остановил Лилю:

– Подожди…

В голосе его звучала мольба – мольба и тоска:

– Какая же ты красивая… Все-таки уезжаешь?

Лиля опустила глаза. Что толку спрашивать? Разве он сам не видит? На что еще надеется?!

На миг стало так жалко его… Но Лиля вызвала в памяти это издевательское: «Я живу в гостинице и там со всеми сплю-у-у…» – и снова ожесточилась. Даже не признаваясь себе, она раздувала в душе обиду на Родиона, чтобы легче было оставить его сейчас.

Да в конце концов, что особенного?! Какие-то двенадцать дней, а потом, может быть, все еще и наладится между ними. Сейчас главное – уехать, уехать! Столько сил для этого приложено, столько копий переломано!