Судьба княгини - Александр Прозоров Страница 8

– Продолжайте, – разведя полы плаща и распрямляясь, кивнул им Юрий Дмитриевич. – Вижу, стараетесь. Молодцы.

Выйдя на улицу, он повернул влево, тут же снова запахнулся и опустил голову, пряча лицо от редких прохожих.

Здесь в скромно одетом мужчине великого воеводу узнавать перестали. Князь Звенигородский несколько успокоился и ускорил шаг, поспешая в сторону великокняжеского дворца.

* * *

Софья Витовтовна, перекрестившись на крест, снова оглянулась на входную дверь, затем отступила в дальний угол часовенки, толкнула там узкую выбеленную дверь, собранную из трех тесовых досок, и вошла в густо пахнущую пряной горечью конурку, плотно забитую сеном.

Приказ великой княгини складывать сено для церковных нужд на два нижних яруса звонницы Вознесенского храма никого особо не удивил. Ведь для колоколов эти комнатушки не годились, никаких служб или таинств тут тоже не проводилось. И потому везде и всюду под звонницами извечно скапливался всякий хлам либо держалось не самое ценное имущество. Желание правительницы использовать помещение под сеновал было не самым удобным – но, в общем-то, и не самым странным решением.

Пробравшись среди колких ароматных охапок, женщина отодвинула засов на наружной двери, после чего вернулась назад и опять замерла перед высоким распятием, погрузившись в молитвы и набожные размышления.

Ровно до тех пор, пока за стеной еле слышно не хлопнула дверь.

Великая княгиня опять опасливо оглянулась через плечо, быстрым шагом прошла к угловой створке, в звонницу, там – уже улыбаясь – поднялась по крутой деревянной лесенке на второй ярус и с разбегу упала на расстеленный поверх пряного, мягкого, шуршащего сена плащ:

– Любый мой! Наконец-то ты здесь!

Ее уста тут же замкнул горячий поцелуй, по плечам и бедрам скользнули жадные ладони. Женщина расстегнула заколку плаща, освобождая ворот, и закинула руки за шею своего витязя. Тихо засмеялась, подставляя лицо прикосновению мужских губ, отдаваясь нетерпеливым ласкам, утопая в жаркой сладкой нежности, растворяясь в ней, исчезая, сгорая вся без остатка – до тех самых пор, пока взрыв раскаленного наслаждения не вернул обоих к реальности. Софья Витовтовна жадно схватила воздух широко раскрытым ртом, выдохнула и обеими руками уперлась мужчине в грудь, отодвигая его от себя:

– Все, все, все, ненаглядный мой и желанный! Остановись! Пир, пир всего через час! Нам надобно расставаться!

– Да успеется, лебедушка моя, без нас не начнут… – Витязь перехватил ее руки и стал целовать запястья. – Еще хоть немного! Подари мне еще хоть пару мгновений счастья!

– Сама жду каждой встречи с радостью, сокол мой ясный, – женщина запустила пальцы любимому в волосы. – Но надобно и осторожность проявить. У нас сегодня пир. Супруг мой ныне не тот, что ранее. Сутками напролет за столом не сидит. К вечеру в покои удалится. Я же покину вас вовсе часа через три после начала застолья. И потому перед сном смогу снова в церковь отлучиться. Коли желаешь, вслед за Василием тоже можешь уходить и сюда заглянуть… – Софья Витовтовна привлекла мужчину к себе и крепко поцеловала. – Я стану ждать. Но сейчас… – Она опять решительно оттолкнула мужчину и поднялась, оправляя платье.

– Постой! – Возлюбленный великой княгини, все еще лежа среди сена на коленях, дотянулся до своего ремня, расстегнул сумку, достал из него сверкнувшую золотом и изумрудами ленту и, привстав на колено, с поклоном протянул ее обеими руками своей женщине: – Вот, лебедушка моя, прими мой дар и мою преданность! Это пояс татарского хана Куидадата, разгромленного мною в твою честь возле Рязани.

– Юра, Юрочка, мой храбрый несокрушимый лев! – Софья Витовтовна взяла подарок, сама опустилась перед князем на колени и обняла мужчину, поцеловала его в глаза, а затем в губы. – Ты мой меч, ты моя отрада, ты мое счастье и моя любовь! Даже не знаю, как отблагодарить тебя за сию благодать…

– Ты знаешь как… – многозначительно ответил воевода, и его ладони снова скользнули по бедрам властительной красавицы. – За каждый поцелуй, красна горлица, я положу к твоим ногам всю ойкумену и разгромлю любые армии мира земного и небесного!

Великая княгиня качнулась вперед, крепко поцеловала своего любимого в губы и отстранилась, с улыбкой разрешив:

– Ойкумену принесешь потом. Лучше сам на закате приходи. Но ныне нам обоим надобно спешить!

Спрятав подарок в свою поясную сумку, она поднялась, снова отряхнулась, направилась к лестнице. Спускаться по крутым ступеням в пышных юбках оказалось крайне несподручно, и потому наскоро одевшийся воевода нагнал ее аккурат к тому мигу, когда Софья Витовтовна ступила на пол. Князь с княгиней вновь жадно поцеловались – после чего Юрий Дмитриевич вышел через наружную дверь.

Женщина затворила за ним засов и вернулась в часовню. Стоя перед крестом, внимательно себя осмотрела. Расправила складки юбки и лифа, стряхнула несколько травинок. Огладилась, перекрестилась – и решительно вышла в просторный зал недостроенного храма.

Здесь к ней поспешно пристроилась охрана – и в сопровождении суровых оружных бояр государыня быстрым шагом вернулась в великокняжеский дворец, сразу направившись в трапезную. Там, в огромной четырехстолпной палате с десятью окнами, выходящими сразу на две стороны, слуги уже составили единый стол длиною примерно в пятнадцать сажен [8]. Он начинался слева от входа, огибал все четыре столба и заканчивался справа от входа. Парчовые скатерти, обитые бархатом скамьи, желтые восковые свечи в люстре под потолком и в настенных светильниках. Пока еще не зажженные – и без того было светло. Но пир – он ведь одним днем не закончится…

Перед перекладиной, соединяющей ножки главного стола, стоял на возвышении еще один, «опричный» стол, всего в две сажени длиной. И он был единственным, возле которого вместо скамьи стояли кресла и на котором имелась посуда – кубки и тарелки. Золотые, покрытые чеканкой и сверкающие вправленными в стенки самоцветами.

Гостям подобной роскоши не полагалось. Но вовсе не потому, что кто-то желал их унизить. Просто по исстари заведенному русскому обычаю бояре и князья черпали напитки ковшами из бочонков либо пили вкруг прямо из братчины, а угощение резали собственными ножами и сразу отправляли в рот либо клали на куски хлеба, доедая с него. И только великий князь позволял себе некоторую «особость». Да и то не всегда.

– Прикажешь подать на опричный стол вино, великая госпожа?

Софья Витовтовна вздрогнула от неожиданности, покачала головой:

– У тебя очень плохая привычка подкрадываться незаметно, Пелагея. Когда-нибудь тебя с перепугу рубанут саблей.

– Настоящий слуга должен быть неслышен и невидим, великая госпожа, – отозвалась ключница. – Порядок в доме должен сохраняться как бы сам собой.

– Сейчас речь не о порядке, Пелагея! – повернулась к помощнице правительница.