Знак расставания - Лиз Райан Страница 80

Несколько минут после того, как они уселись за столом на свои места, Эран ничего не говорила, любуясь резными виноградными листьями, разглядывая в воде рыб, которые подплывали так близко, что их можно было бы потрогать рукой.

— Так вот какое будущее ожидает Данрасвей, — пробормотала она.

Бен взглянул на Эран поверх меню, которое им принес приветливый официант.

— В каком смысле — ожидает? — спросил он.

— По сравнению с настоящим. Там такие же захватывающие дух виды, закаты, прекрасные пляжи, бухточки, горы. Конечно, с погодой там сложнее. Здесь намного теплее, цены ниже, продавцы в магазинах и официанты в ресторанах говорят на нескольких языках, на пляжах ничего не крадут… У Греции много преимуществ. С точки зрения бизнеса, — пояснила Эран.

Бен улыбнулся, несмотря на свое мрачное настроение.

— Твои мозги вообще не отдыхают? — спросил он.

— Да нет же, как раз отдыхают. Ты посмотри, сколько звезд высыпало, Бен! Есть ирландская легенда, по которой каждая звезда — это душа. Душа умершего и попавшего в рай, — сказала Эран.

— Как попадет туда Маргарет Тэтчер? — съязвил Бен.

Эран рассмеялась. По сообщениям из Великобритании, госпожа премьер-министр и в самом деле была довольна собой, дав ощутимый толчок развитию страны.

К досаде Эран, она пропустила выборы, которые состоялись в мае, когда они были в Испании. Ирландцы тоже могли голосовать, но, к ее сожалению, она не смогла воспользоваться своим голосом и помешать планам Гая Хейли.

Как им бы это ни казалось безумным, Эран полагала, что одного ее голоса будет достаточно, чтобы помешать тори на их пути.

Сейчас, когда тори опять обрели власть, Эран живо представляла себе Гая — с самодовольной ухмылкой на лице, грозящего вымести всех бездомных с улиц, отправить всех Патриков и Патриций обратно в Ирландию, где им и место. Для врача у Гая Хейли была поразительно черствая душа. Если она когда-нибудь забеременеет, подумала Эран, отец Бена будет последним гинекологом в мире, к которому она обратится. Естественно, его собственная жена приехала в Англию не в отчаянных поисках работы, а изучать медицину, они поженились в год окончания ее учебы. Гаю никогда не приходило в голову, что большинство иммигрантов из стран, которые он называл колониями, приехали, потому что их там учили, даже заставляли их верить, что Англия — их научная база.

Веками Британия правила Ирландией, Индией, Канадой, Австралией, Южной Африкой, даже такими бесплодными местами, как Цейлон и Гайана. И нельзя было так просто однажды обвинить этих людей, возложить на них ответственность, заставить их жить самостоятельно, когда им веками навязывали язык, религию, английские социальные нормы. У людей уже не только вошло в привычку смотреть, как что-то делают в Лондоне, они просто не представляли себе жизни без этого образца. Если только вы умели разговаривать по-английски, а в вашей собственной стране не было перспектив, и вопросов не возникало о том, чтобы не поискать работу в Англии. Эран очень мало знала о Маргарет Тэтчер, но, когда она думала о дочери бакалейщика, поднявшейся до такого государственного поста, она не могла не думать, что страну ждут великие перемены.

— Я думаю, восьмидесятые годы будут совсем другими, Бен, — сказала Эран.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он.

— Ну… это просто ощущение. Всегда кажется, что новое десятилетие будет более активным, чем предыдущее, никто же не думает о периодах безвременья! Я имею в виду то, что двадцатые, сороковые и шестидесятые все вспоминают как сильные, энергичные, яркие годы, в то время как тридцатые, пятидесятые и семидесятые ничем особенным не запомнились… — Эран умолкла.

Но Бен был не уверен, правильно ли они друг друга поняли.

— Ты думаешь, что восьмидесятые годы тоже буду яркими? — уточнил он.

— Да, такими, как эта Маргарет Тэтчер! Уверенная в себе, умная, организованная. И вполне материальная, земная, как все тори… — сказала Эран.

— А как ты думаешь, все это повлияет на музыку? — спросил Бен.

— Думаю, люди будут тратить больше денег на покупку музыкальных записей. У людей будет море разных записей, это будет свидетельствовать об их благополучии, — сказала Эран.

Бен выглядел несчастным.

— Тогда мне придется сделать выбор: писать ли для коммерческих целей или работать для души, даже если я плохо кончу, — заметил он.

— Думаю, надо работать для коммерческих целей так долго, как ты сможешь. А потом, когда жизнь предоставит такую возможность, будешь работать и для души. Я тебе это и раньше говорила, Бен, — напомнила Эран.

— Знаю. Я бы даже и не пытался, если бы это было не так важно для тебя. Ты можешь все отлично предвидеть и просчитать. Я же совсем другой, — сказал Бен.

— Поэтому я — твой менеджер. Я тебе уже говорила, что выросла в очень сложных условиях и не хочу вновь оказаться в таком же положении. Мой отец говорил, что деньги дают свободу и силу, и он оказался прав. Когда у тебя есть деньги, это значительно расширяет твои возможности, — заметила Эран.

— Это так. Но я не собираюсь продавать себя ни за какие деньги, — заявил Бен.

— Да не принимай ты все так всерьез! Писать рок, ведь это здорово! Тебе двадцать два года, ты отлично проводишь время. Мы оба развлекаемся. Когда тебе будет тридцать лет, ты найдешь утешение в чем-то другом, — улыбнулась Эран.

Бен пристально посмотрел на нее:

— А ты действительно подарок для меня, Эран. Ты даешь мне почву под ногами и одновременно заставляешь меня смотреть в будущее. Мне бы так хотелось, чтобы…

Чего? Чего же ему бы так хотелось? Чтобы он лучше отдохнул на этом острове, настроился с ней на одну волну? Эран взяла его за руку. Было еще не слишком поздно… Эта последняя их ночь здесь могла бы быть просто потрясающей!

— О чем ты думаешь, Бен? Что тебя беспокоит? Если это наши последние несколько недель, то забудь об этом. Давай прекрасно проведем хоть эту ночь. Пусть она нам запомнится, а все плохое сотрется из нашей памяти. Мы просто очень устали, — сказала она.

Бен не ответил, подождав, пока официант не поставил на стол принесенных кальмаров, хлеб, лимоны и золотистое вино. Едва попробовав еду, Эран поняла, что их только что выловили из океана, а лимоны были такими свежими, что еще ощущалось благоухание их листьев. Несмотря на простоту, Эран считала критскую еду отличной, и ей хотелось бы, чтобы и Бену она понравилась. Но у него, похоже, совсем не было аппетита.

— Бен, это очень вкусно! Ну, попробуй, пожалуйста… Я не получаю удовольствия, если тебе это не нравится, — сказала Эран.

Когда она положила вилку, Бен так сильно сжал ее руку, что ей стало больно. Как в этой романтичной обстановке Бен мог так свирепо выглядеть, так плохо себя чувствовать?

— Ты себе и не представляешь, Эран, как мне плохо! Я себя ненавижу, чувствую виноватым, но… — Бен запнулся.