Влюбленные женщины - Дэвид Герберт Лоуренс Страница 81

— Только в каком-то смысле, — поправился Беркин.

Мужчины помолчали, а потом Брэнгуэн сказал:

— Она поступает как хочет.

— Я знаю, — спокойно отозвался Беркин.

Брэнгуэн снова заговорил, его громкий голос дрогнул от волнения:

— Хотя я предпочел бы, чтобы она в этом деле не спешила. Потом будет поздно локти кусать.

— Это никогда не поздно, — возразил Беркин.

— Что вы имеете в виду? — спросил отец Урсулы.

— Если один из супругов сожалеет, что вступил в брак, супружеству конец, — сказал Беркин.

— Вы так думаете?

— Да.

— Ну, что ж, это ваш взгляд на вещи.

«Возможно, и так. Что до вашего взгляда, Уильям Брэнгуэн, то он требует объяснений», — подумал про себя Беркин.

— Думаю, вы знаете, что мы за люди? И какое воспитание она получила?

«Не сомневаюсь, что ей здорово от тебя доставалось», — подумал Беркин, вспомнив, как наказывали в детстве его самого, а вслух повторил: — Знаю ли я, какое воспитание она получила?

Казалось, он нарочно злит Брэнгуэна.

— Уверяю, мы дали ей все, что нужно для девушки, все, что было в наших силах, — сказал Брэнгуэн.

— Нисколько не сомневаюсь, — заверил его Беркин.

Воцарилось опасное молчание. В отце Урсулы нарастало раздражение. Само присутствие Беркина было для него естественным раздражителем.

— И мне не хочется, чтобы она изменила заложенным в нее принципам, — сказал он изменившимся голосом.

— Что? — переспросил Беркин.

Односложное слово бомбой взорвалось в мозгу Брэнгуэна.

— Что! Да не верю я во все ваши новшества и новомодные идеи — суетитесь, прыгаете, как лягушки в банке. Мне это не нравится.

Беркин смотрел на него спокойным, ясным взглядом. Противостояние между мужчинами усиливалось.

— Но разве стиль моей жизни и мои идеи можно назвать новомодными? — спросил Беркин.

— Ваши идеи? — Брэнгуэн почувствовал, что попался. — Я не имел в виду конкретно вас, — поправился он. — Я просто хотел сказать, что мои дети воспитаны в соответствии с религиозными убеждениями, которых придерживаюсь я сам, и мне не хочется, чтобы они от них отходили.

Вновь наступило напряженное молчание.

— А если они пойдут дальше? — спросил Беркин.

Отец колебался, чувствуя, что попал в затруднительное положение.

— Что вы имеете в виду? Я хочу сказать всего лишь, что моя дочь… — И замолк, поняв тщетность своих усилий. Он видел, что запутался.

— Понимаю, — сказал Беркин. — Я никому не желаю зла и давить ни на кого не собираюсь. Урсула вольна делать что хочет.

Найти понимание не удалось, и на этот раз молчание воцарилось надолго. Беркину стало скучно. Отец Урсулы не умел мыслить логически, он повторял навязшие в ушах прописные истины. Глаза молодого человека остановились на лице пожилого мужчины. Брэнгуэн поднял голову и увидел, что Беркин смотрит на него. На лице отца отразились немой гнев, унижение и комплекс неполноценности.

— Вера — это одно, — сказал он. — Но я скорее предпочту увидеть дочерей мертвыми, чем в подчинении у первого мужчины, который их пожелает.

Недобрый огонек вспыхнул в глазах Беркина.

— На это я могу вам сказать только одно: если кто и будет в подчинении, то я, а не ваша дочь.

Опять возникла пауза. Отец пребывал в явном замешательстве.

— Да, конечно, она любит поступать по-своему, — сказал он. — Так всегда было. Я делал для них все, но кто это помнит? Они думают только о себе. Но она должна считаться и с нами — с матерью и со мной…

Брэнгуэн задумался.

— Вот что я вам скажу. Я предпочел бы скорее сам зарыть их в землю, чем видеть, что они живут той беспутной жизнью, какую многие ведут в наше время. Скорее сам зарыл бы…

— Но, видите ли, — медленно произнес Беркин, голос его звучал довольно устало: новый поворот в разговоре его не интересовал, — они вряд ли дадут вам или мне себя похоронить. Это невозможно.

Брэнгуэн смотрел на него с выражением бессильной ярости.

— Я не знаю, зачем вы пришли к нам, мистер Беркин, — сказал он, — не знаю, чего вам надо. Но мои дочери — это мои дочери, и мой долг — приглядывать за ними по мере сил.

Беркин нахмурился, в глазах появилась насмешка. Однако ему удалось сохранить выдержку. Мужчины помолчали.

— У меня нет возражений против вашего брака с Урсулой, — сказал наконец Брэнгуэн. — Я вообще ничего не решаю — как она сама захочет, так и будет.

Беркин отвернулся, он смотрел в окно, стараясь ни о чем не думать. К чему вообще этот разговор? Бессмысленно его поддерживать. Надо дождаться прихода Урсулы, поговорить с ней и уйти. Он не станет препираться с ее отцом. В этом нет необходимости, и сам он ни в коем случае не будет провоцировать ссору.

Мужчины сидели в полном молчании. Беркин с трудом осознавал, где находится. Он пришел, чтобы сделать предложение, — что ж, значит, он дождется Урсулы и все ей выложит. Каков будет ее ответ? Об этом Беркин не думал. Он скажет то, ради чего пришел сюда, — о том, что будет дальше, он не думал. Окружению, в которое попал, он не придавал никакого значения. Казалось, все предопределено. Сейчас Беркин мог думать только об одном. Все остальное отступило на задний план. Решение его проблемы зависело от случая.

Через какое-то время они услышали стук калитки и увидели, как Урсула поднимается по ступеням с книгами под мышкой. Выражение ее лица было, как обычно, безмятежным и рассеянным, это рассеянное выражение всегда выводило отца из себя: дочь словно была в другом месте, не участвуя в жизни семейства. Его сводила с ума ее способность созидать собственный духовный свет, не имеющий ничего общего с реальностью, и сиять в нем, словно ее освещало настоящее солнце.

Было слышно, как Урсула прошла в столовую и положила книги на стол.

— Ты принесла мне книгу для девушек? — спросила Розалинда.

— Принесла. Но я забыла, какую именно ты просила.

— Вот так ты всегда! — сердито воскликнула Розалинда. — Но как ни странно, ты принесла именно ту, что надо.

Следующую фразу она произнесла так тихо, что мужчины ее не расслышали.

— Где? — повысила голос Урсула.

Сестра снова что-то прошептала.

Брэнгуэн открыл дверь и позвал дочь сильным, грубоватым голосом:

— Урсула!

Она явилась на зов, еще не сняв шляпки.

— И вы здесь! Привет! — воскликнула она при виде Беркина, прикинувшись удивленной. Но он-то знал, что ей уже сообщили о его визите, и был поражен ее лукавством. От нее исходил все тот же необыкновенный лучистый свет, казалось, что действительность смущает ее, представляется нереальной, ведь она сама была целым сияющим миром.