Секреты - Лесли Пирс Страница 85

— О, спасибо вам, сестра, — сказала с благодарностью Адель, и у нее по щекам покатились слезы. — Но вы ведь не расскажете ей все это, правда?

— Конечно нет, мы достаточно близкие подруги, чтобы она доверяла моему мнению без объяснений. А теперь возвращайтесь в вашу комнату, я зайду к вам позже, как только поговорю с ней.

— Мне нужно уехать сегодня, — сказала Адель, глотая слезы.

Старшая сестра кивнула.

— Оставьте это мне. Я пришлю кого-нибудь принести вам в комнату завтрак. Вы должны есть, даже если не хотите.

В три часа в тот же день Адель выехала из общежития с чемоданом и направилась на вокзал. Старшая сестра уладила вопрос с Лондонской больницей и еще пообещала, что если Майкл позвонит или придет, она поговорит с ним сама и скажет, что Адель уехала по личным причинам. Остальным медсестрам скажут то же самое.

Адель написала Майклу и бабушке и бросила письма в первый же ящик, мимо которого проходила. Их было очень трудно писать — она знала, что не должна позволить им думать, что она расстроена, но не должна была и проявить бездушие к их чувствам. Майклу она могла только сказать, что ошиблась и поняла, что он ей не пара, или она ему. Что она уезжает в другой город жить и работать там и что он должен забыть о ней.

Она написала примерно то же самое бабушке про Майкла, но объяснила, что не может раскрыть, где находится, пока он не перестанет искать ее. Она умоляла ее не беспокоиться и сказала, что будет посылать письма, чтобы бабушка знала, что она в безопасности. Она написала ей, что любит ее и что ее самые лучшие воспоминания в жизни — это жизнь с ней на болотах. В конце она написала, чтобы Хонор не думала, что история повторяется, что она не Роуз и скоро свяжется с ней.

Когда поезд запыхтел и тронулся, глаза Адель снова наполнились слезами, потому что она вспомнила свою последнюю поездку в Лондон. Она тогда была такой счастливой и взволнованной, что не могла усидеть на месте. Но сегодня на Чаринг-кросс ее не встретит Майкл теплыми объятиями, и она не услышит слов любви. Ее обручальное кольцо все еще висело на цепочке на ее шее, потому что по больничным правилам нельзя было носить кольца на дежурстве. Она знала, что должна была послать его ему обратно, но оно лежало, маленькое и теплое, между ее грудей и утешало ее.

Она была рада, что едет в такое ужасное и переполненное людьми место, как Уайтчепел. Она считала, что если больше не будет соленого ветра с моря, больших открытых пространств, травы, цветов и деревьев, она сможет забыть.

Позже она увидела в небе самолет. Пилот отрабатывал акробатику. Он сделал петлю, потом устремился вниз и снова резко поднялся вверх. Она заметила под крыльями черное с белым и поняла, что это «спитфайр». Это вполне мог быть Майкл или кто-либо из его эскадрильи, и она горячо помолилась, чтобы он быстрее ее забыл, и еще за его безопасность, когда придет война.

Единственное, что она попросила для себя в молитве, — это стать хорошей медсестрой. Она не верила, что заслуживает счастья или безопасности.

Сентябрь 1939

— Идите посмотрите на этих малышей, которых эвакуируют! — воскликнула старшая медсестра Уилкинс со своего места у окна в женском хирургическом отделении. — Здесь есть совсем крошечные.

Адель и Джоан Марлин подошли к окну, где стояла Уилкинс, и увидели длинную вереницу детей, трусивших по Уайтчепел-роуд по направлению к вокзалу. Каждый нес в руках маленький чемоданчик или узелок, а на груди у них болтались противогазовые маски. У каждого на одежде был большой ярлык, вероятно с их именем и возрастом, и их сопровождали шестеро женщин, скорее всего учительниц.

— Бедные малыши, они расстаются со своими мамами, — сказала Джоан прерывающимся от волнения голосом. — Наши Мики и Дженет сегодня тоже уезжают. Мама вчера вечером была в ужасном состоянии. Она не верит, что другие люди могут быть добрыми к детям, если это не их собственные.

— А может быть, в жизни некоторых из них это будет самым лучшим, — задумчиво сказала Адель, вспомнив, что было с ней, когда она сбежала к бабушке. — Они будут в безопасности от бомб и увидят новую жизнь, узнают о природе, птицах, коровах и овцах. И в экстренных случаях люди могут быть по-настоящему добры к детям.

— Не могу придумать ничего худшего, чем встретиться нос к носу с коровой, — фыркнула Джоан. Это была общительная рыжеволосая девушка с веснушками на носу. Дочь врача и старшая из семи детей, она стала ближайшей подругой Адель с тех пор, как Адель приехала в Уайтчепел. Адель знала, что без грубого чувства юмора, доброго сердца и веселого нрава Джоан она не справилась бы с тяжелой жизнью Ист-Энда.

— Совсем непохоже, что вот-вот начнется война, — сказала старшая медсестра Уилкинс, глядя вверх на безоблачное небо. — Я хочу сказать, солнце светит, все продолжают работать, садятся на автобусы и поезда, даже эти дети думают, что их ждет большое приключение. Я все надеюсь, что это ошибка и что через неделю мы увидим, как забирают эти клятые мешки с песком, срывают черные шторы и полосы с окон. Я просто не могу поверить, что наши мужчины готовы к тому, чтобы начать убивать.

Уилкинс очень любила задаваться вопросами о смысле жизни. Ей было двадцать пять, она была тощая, с редкими волосами и просто уродливая, но она была предана своему делу и глубоко религиозна. Она работала в штате и поэтому не была обязана жить в общежитии, и пару месяцев назад она пригласила Адель к себе на ужин. Поскольку старшая медсестра была такой вежливой и образованной, Адель ожидала, что у нее будет приятный дом. Для нее было почти шоком оказаться в крошечном, приходящем в упадок доме с террасой в Бетнал-Грин. В доме было тщательно прибрано, но не было никакого комфорта. На полу вместо ковров лежала только потрепанная клеенка, никаких картин, украшений, даже приемника. Стол, стулья, сервант и кровати наверху, и это все. И молитва, которую они произнесли перед скудным ужином из холодного мяса и картошки, казалось, длилась десять минут. Родители Уилкинс и две другие дочери, которые еще жили в доме, были евангелистками, и они не теряли времени, начав уговаривать Адель присоединиться к их «святым пляскам», по смешливому выражению Джоан.

Первое впечатление Адель от Ист-Энда было совершенно ужасным. Нельзя сказать, что она не видела последствий нищеты и безработицы, потому что некоторые районы Гастингса и Рая тоже были немногим лучше трущоб. Самое худшее, чего она ожидала, — это что здесь будет как в Юстоне или Кингз-кроссе.

Но после Ист-Энда Кингз-кросс казался раем. Ряды улиц с убогими маленькими домиками, и случайный взгляд, брошенный в открытую дверь или разбитое окно, обнаруживал, что у жильцов было немногим больше вещей, чем то, что было на них надето. Оборванные дети с измученными, бледными лицами апатично играли в грязных переулках. Женщины с исхудалыми лицами и впалыми глазами, часто с грудными детьми на руках, рыскали по канавам в поисках чего-то съестного после закрытия базара. Адель вира пьяниц и проституток, старых солдат без ног или рук, нищих и калек, спавших везде, где можно было хоть как-то укрыться. И все ужасно воняло смешанным запахом человеческих и животных испражнений, грязи, немытых тел и прогорклого пива.