На поверхности - Серена Акероид Страница 9

Я просто стояла на обочине дороги, чувствуя, как мои ноги приросли к земле, и она держит меня, словно якорь. Тянет к себе, наливает меня свинцом.

Слезы наполнили мои глаза от того, насколько безнадежно я себя чувствовала, хотя у меня было все, к чему нужно стремиться. Но мое прошлое было туманным, а будущее светлым, но сомнительным с моральной точки зрения.

Вот что происходит, когда ты заключаешь сделку с дьяволом по имени Адам.

Адам

Тогда

Мне было шестнадцать, когда я впервые увидел ее.

Она была стройной, даже слишком стройной, особенно для нашего вида спорта. Длинные каштановые волосы, когда она плавала, струились вокруг нее в воде, когда отдыхала — убирались в высокий пучок, а когда приступала к серьезным тренировкам, были спрятаны под шапочку.

Ее кожа была цвета кофе. Не кофе с молоком, не с афроамериканским намеком на происхождение, а оттенка другой этнической принадлежности, которую я не мог понять.

Она выглядела залитой золотом, когда выплыла из глубины, словно нимфа, и крошечные капельки воды сверкали на ее коже, вызывая у меня желание прикоснуться к ней. Почувствовать эту мягкую шелковистость своими ладонями.

Ее глаза цвета глубокого темного ореха, с оттенками золота и бронзы, были обрамлены густыми ресницами, подобных которым я не видел никогда в своей жизни.

Если бы она была из моего класса, я бы подумал, что у нее были эти дурацкие накладные ресницы. Но так как люди в этом районе были бедными, я знал, что они настоящие.

Как и все остальное в Теодозии Кинкейд.

Она была небольшого изящного телосложения, и у того, кто ее видел, могло создаться впечатление того, что она слабая, но в ту секунду, когда она оказывалась под поверхностью воды, казалось, что она ею повелевала. Словно принадлежала этой стихии, и всякий раз, когда она выбиралась из жидкости, я чувствовал, что они оплакивают потерю друг друга.

Я всегда думал, что поэзия жалкий жанр, написанная глупыми дураками, которые хотят заполучить киску, чтобы перепихнуться. Но как только увидел ее, я понял, о чем шла речь у Шелли, Байрона и всех так называемых великих.

Не только когда я видел, как она плыла, но и когда просто смотрел на нее.

Теодозия была поэзией в движении.

Слеплена, чтобы ее рисовали, создана, чтобы о ней писали. Сотворена, чтобы делать мое сердце набухшим.

Как и другие части моего тела.

У нее было изящное лицо со слегка заостренным подбородком и впалыми щеками, со стороны казавшееся изможденным. Нос был прямым и тонким, как и все остальное, а брови немного густыми, но они, обрамляя лицо, придавали ему больше структуры.

Теодозия была другой.

Такой непохожей на девочек в моем классе, такой непохожей на матерей моих друзей, такой непохожей на маму, и этим словно схватила меня своими невидимыми руками. Привлекла к себе, даже не прилагая усилий.

— Ты пялишься.

Я не заметил, как ко мне подошел мой брат, поэтому вздрогнул от удивления, когда он отвлек от пленившей меня девушки. Поскольку меня это разозлило, я хотел сердито взглянуть на Каина, но не стал. Не решился. Вместо этого я пробормотал:

— Заткнись.

Его губы изогнулись.

— М-м-м, не-а. Это слишком хорошо. Ты запал на один из маминых благотворительных проектов.

— Я ни на кого не запал, — прорычал я, разозленный и взволнованный одновременно.

Каин был единственным человеком из тех, что я знал, кто мог пробраться мне под кожу и заставить потерять самообладание. Но это работало в обоих направлениях. Мы были близнецами. Мы разделили все важные вехи с момента рождения и, вероятно, так будет до конца наших жизней, учитывая, что мы были чертовски крутыми пловцами с далеко идущими планами. Брат знал меня так же хорошо, как и я его, и поэтому мы отлично знали слабости друг друга.

У меня была склонность к гордости и властности. Каин? У него были проблемы. Не знаю, почему, тогда как мы выросли в одном и том же доме, с одними и теми же источниками стресса, с одними и теми же родителями и условиями воспитания, у меня все было в порядке, а он так сильно страдал. Но я хотел бы избавить его от боли, даже если ее причиной был эгоизм.

Если бы он был нормальным, возможно, он бы сдался. Перестал быть таким гребаным…

Богом.

Ну, так и что?

Ну, так и что, что он Каин?

Вот почему я позволил ему дразнить меня. Иногда было невозможно заставить Каина улыбнуться, а для меня было лучше, когда он находился в хорошем настроении.

Он толкнул меня локтем в бок.

— Перестань ей так улыбаться. Ты выглядишь как настоящий идиот.

Я заставил свой рот оставаться плоским, а лицо превратил в невыразительную маску.

— Я не улыбаюсь, — недоумевающе сказал я.

— Улыбаешься. — Каин закатил глаза. — Перестань на нее пялиться, — потребовал он. — Ты выглядишь придурком.

— Это ты так думаешь, — заметил я.

— Мой долг — держать тебя под контролем, — благочестиво сказал брат, заставив меня фыркнуть.

Боже, избавь меня от его чуши.

— О, вот что это такое? Твой долг? — Я закатил глаза. — Ну, если ты так говоришь.

— Да. — Он снова толкнул меня в бок, а затем, прежде чем я успел сказать хоть слово, зашагал в направлении Теодозии.

Все мое существо всколыхнулось, меня поразила странная вспышка ревности, ревности, возникшей из-за способности Каина говорить с кем угодно, не раскрывая того, на что он похож на самом деле, и я обнаружил, что иду следом за ним.

Было почти неизбежным то, что Каин ей понравится. Что она предпочтет его мне.

Все так делали.

Каин заботился об этом.

Пока Теодозия подплывала к краю дорожки, Каин уселся на край бассейна и опустил в него пальцы ног. Через несколько секунд он заставит ее смеяться и улыбаться.

Не потому, что хотел ее, не потому что искренне интересовался, а потому, что я имел глупость смотреть на нее слишком долго.

Потому что я не скрывал своего внимания.

Блядь. Когда я научусь?

Разозлившись на себя, я стиснул зубы. Каин сделал это с двумя другими девчонками, которые мне нравились, включая Марию, его нынешнюю девушку. Она мне понравилась, я по глупости улыбнулся ей и отправил несколько дурацких сообщений, а через пять дней они начали встречаться.

Желудок скрутило от раздавшегося смеха Теодозии, но я заставил себя не отворачиваться. Если бы я это сделал, то брат бы понял, что достал меня. Он бы знал, что добился своего. Иногда мне было интересно, что я ему такого сделал, что он так меня возненавидел. Тогда, с другими, мне было все равно. Выживать с психопатом, который являлся твоим близнецом и который, казалось, был полон решимости разрушить твое счастье, — по такому не найдешь руководства по самопомощи.