Мой маленький каприз - Натали де Рамон Страница 9

— Особенно ваш повелитель и молочный брат.

Нурали вскинулся:

— Откуда вы знаете?

— Что вы молочные братья? Он мне рассказал.

— Его королевское высочество говорили обо мне?..

— Да.

Он завздыхал.

— Хотите знать. Нурали, что именно, но не можете позволить себе спросить?

Он кивнул с очередным вздохом.

— Не переживайте, Нурали! Ничего особенного. Просто сказал, что вы молочные братья и поэтому учились вместе.

— Но почему вообще обо мне зашла речь?

— Просто вы оба потрясающе владеете разными иностранными языками, и меня это заинтересовало.

— Пожалуйста, не сравнивайте меня с моим господином! Я всего лишь его слуга и тень.

— Тень? Да-да, он тоже так говорил. Кстати, Нурали, а что это вообще за обычай — молочные братья? Я не успела его толком расспросить.

Нурали кашлянул. В очередной раз пригладил бороду.

— Старинная традиция, моя госпожа. Так повелось с древнейших времен: когда в семье эмира рождается сын, то сын его кормилицы становится его молочным братом и остается с ним навсегда. Это очень почетно и для кормилицы, и для ее сына. Мне исключительно повезло. Моя мать была кормилицей его высочества, и по обычаю я с самого раннего детства неотлучно находился рядом с его высочества особой в буквальном смысле слова.

— То есть ваша мать вскормила вас обоих?

— Да.

— А женщина, у которой дочка, в кормилицы не годится?

— Для сына эмира — ни в коем случае! Такие могут вскармливать только эмирских дочек.

— Дочь кормилицы становится молочной сестрой княжны?

— Нет, конечно. Зачем? Что толку от двух девчонок? Рядом с девочкой должна быть взрослая, разумная женщина. Так что девочка кормилицы переходит на попечение ее родственников, а с эмирской дочерью остается сама кормилица.

— Навсегда?

— Безусловно. Рано или поздно эмирская дочь выходит замуж, попадает в чужую семью. А кто еще лучше кормилицы сумеет позаботиться о ней, дать разумный совет, удержать от опрометчивых поступков?

— Забавно.

— Отчего же? — удивился Нурали.

— Глядя на ваши отношения с эмиром, как-то не верится, чтобы он прислушивался к вашим советам, какими бы разумными они ни были.

— Хотите верьте, хотите нет, но очень даже прислушивается, особенно когда речь идет о жизни его высочества. Наверное, рисковать жизнью своей тени гораздо проще, чем собственной.

— Это понятно. К тому же у вас одинаковое прекрасное образование — это я о качестве ваших советов. Значит, кормилиц для девочек подбирают тоже с отменным образованием?

— Вы сочтете меня ретроградом, но, по-моему, для женщины важно не столько образование, сколько… э-э-э…

— Ну-ну?

— Доброе сердце!

— Ладно, оставим женщин. Хотя мне было бы очень интересно познакомиться с вашей женой. Или женами?

— Не получится, моя госпожа. Я холост. — Нурали смущенно улыбался. — Жизнь молочного брата эмира целиком принадлежит его господину. Поэтому, чтобы ничто не отвлекало, молочный брат не заводит семьи. Ну как целибат у ваших католических священников, только они делают это ради своего Бога, а я ради своего господина. Хотя, если моему господину понадобится, я женюсь на той женщине, на какой его высочеству будет угодно. Но лишь в том случае, если вдруг я останусь последним мужчиной в своем роде.

— Он отпустит вас от себя? Кто тогда займет ваше место?

— Молочного брата разлучить с его господином может только смерть.

— Его или ваша?

— Как правило, раньше погибает молочный брат. Тогда его место занимает другой сын той же женщины-кормилицы или кто-то из ее рода. Тут важна преемственность одного и того же молока. Иногда господин и молочный брат погибают вместе.

— То есть пару лет назад вместе с братом нынешнего эмира погиб и его молочный брат?

— Да. — Нурали помолчал. — Как и молочные братья всех сыновей старшего брата моего господина.

— Они ведь ваши родственники? Простите, я не знала.

— В том же случае, если погибает господин, а молочный брат остается жив, — бесстрастно продолжил Нурали, — то он, если выясняется, что он не виновен в случившемся, получает хорошее вознаграждение и возвращается к частной жизни — может жениться и все такое. Если виновен — его казнят. Но чаще в такой ситуации молочный брат, даже невиновный, не ждет судебного разбирательства, а сам кончает с собой.

— Какой ужас! Но ведь, по-моему, и у мусульман самоубийство тоже считается страшным грехом?

— Традиция молочных братьев гораздо древнее мусульманства. Кажется, христианство тоже не сильно повлияло на европейскую традицию самоубийства — дуэль?

— Допустим. Хотя, как бы там ни было, дуэли остались в прошлых веках, но вот вы, молочный брат эмира, мой современник. И вы правда готовы убить себя, если его не станет?

— Я готов отдать жизнь за его высочество и очень надеюсь, что просто поэтому не увижу смерти моего господина.

— Но если все-таки переживете?

Нурали пригладил усы и попутно — улыбку под ними.

— Простите за каламбур, но нет, я не переживу пережить. Ведь рука, или нога, или тень умершего человека не способны жить без него самостоятельно. И даже не пытаются! Пожалуйста, моя госпожа, не будем говорить о смерти. У нас верят, что праздные разговоры о ней ее приманивают. А нам она не нужна. Особенно в такой день! Правда же?

— И ни в какой другой, Нурали!

Я могла бы возразить, что наш разговор не праздный, поскольку традиции, обычаи, в том числе связанные со смертью, и отношение к ним современного человека — часть моей профессии. И что, скажем, труп или скелет тоже отбрасывают тень. Но действительно не хотелось больше развивать столь мрачную тему — стены дворца ослепляли своей радостной сахарной белизной. Ярко-голубое небо светилось. Струи фонтанов на его фоне вычерчивали жемчужную филигрань и рождали крошечные радуги. Разноцветные розы благоухали наперегонки. Покрикивали павлины и грандиозными веерами распускали хвосты. Мое сердце переполняло сладостное ожидание: сегодня вечером я снова увижу моего принца! А потом наступит ночь. Наша ночь…

Я приготовилась к очередной порции извилистых коридоров, бесчисленных проходов и лесенок, но мы всего лишь пересекли большой нарядный холл, за которым оказался холл поменьше с террасой во внутренний дворик и дверями справа и слева. Но никаких вооруженных охранников здесь нигде не было. Здесь вообще не было ни души! Хотя наверняка — в целях безопасности, как в архиве, — имелись чувствительные видеокамеры, раз уж Нурали пока не открывал рта.