Любовь против правил - Шерри Томас Страница 9

Протесты Милли, настаивавшей на собственной заурядности, только побуждали миссис Грейвз прибегнуть к еще большим преувеличениям.

В конце концов миссис Грейвз столкнулась со старым другом, который все знал о предстоящем превращении Милли в графиню Фицхью и не сомневался, что она достигнет высшего уровня популярности, заняв заметное место в свете. В результате их беседа свелась к обсуждению приданого Милли, предстоящего свадебного завтрака и медового месяца.

В тот момент, когда миссис Грейвз восторженно воспевала грядущий медовый месяц в Риме, от которого сама она была бы в полном восторге, если бы не яростные возражения мистера Грейвза, отказавшегося питаться одними лишь макаронами в течение двух долгих недель, толпа расступилась, открыв взглядам лорда Фицхью.

Он стоял в группе одетых в униформу учащихся Итона и их ярких, как бабочки, сестер. Девушек было по меньшей мере пять, но он смотрел только на одну, прекрасную молодую леди с угольно-черными волосами и изумительными розовыми губами, цвета любимых пионов миссис Грейвз.

Милли почувствовала укол ревности, но сначала не слишком встревожилась. Обычно красивые молодые женщины всегда притягивают внимание молодых мужчин. Но затем она заметила во взгляде графа не просто интерес, а безысходную тоску. Так смотрит узник, томящийся в темнице, на крошечный доступный ему квадратик неба.

Это потрясло Милли. А что, если ее суженый вовсе не желает жениться на ней? Не исключено, что он влюблен в кого-то еще. И вот реальное тому доказательство. Судя по его безутешному взгляду, лорд Фицхью очень несчастлив из-за потери возлюбленной.

Ей безумно захотелось скрыться. Он не должен увидеть ее. Не должен подумать, что она пришла, чтобы все увидели ее рядом с ним. И он не должен никогда, никогда узнать, что она испытывает к нему что-то, помимо вполне естественной признательности, предписанной долгом.

Господь услышал ее молитвы. Прозвучал предупредительный гонг. Милли потянула миссис Грейвз за рукав.

— Игра скоро возобновится, мама. Не пора ли нам вернуться в карету?

Миссис Грейвз усмехнулась над ее предложением.

— Никто не уходит с поля по меньшей мере до второго гонга.

Оглядевшись кругом, Милли вынуждена была признать, что ее мать права. Счастливая толпа вовсе не думала расходиться. Взрывы смеха раздавались тут и там, как артиллерийские залпы. И каждый оставлял новый след на ее сердце.

Она взглянула на графа, надеясь, что он ее не заметил. Но именно в этот момент он смотрел в ее сторону. Их глаза встретились. И выражение его лица — крик души, охваченной ужасом, — сказало ей все, что она и так уже знала и больше не могла отрицать.

Она отвела взгляд, полностью раздавленная, уничтоженная, страдающая.

Прозвучал второй гонг, значительно громче и резче. И сразу же появились полицейские, готовые обеспечить порядок для продолжения игры, если понадобится, даже силовыми методами. Но конечно же, элегантная толпа, прибывшая на встречу команд Итона и Харроу, никогда не стала бы связываться с полицией. Леди и джентльмены покинули игровое поле, заняв места на трибунах, скамьях или в своих каретах.

Однако беседы миссис Грейвз со знакомыми продолжались еще целый час. Милли с радостью воспользовалась поводом покинуть игру. Но повсюду, где они проходили, всегда оказывался поблизости маленький мальчик, фанат крикета, донимавший мать и сестер требованиями досмотреть игру. Имя графа упоминалось все чаще.

«Вы это видели? Фицхью только что отправил мяч за пределы поля. Это шесть очков!» — с энтузиазмом выкрикнул ярый болельщик Итона. «Нет, не за пределы; во всяком случае, он коснулся земли, так что всего четыре очка, — возразил ему преданный приверженец Харроу. — Фицхью уже набрал девятнадцать очков. Какой молодец!»

Наконец Милли с матерью добрались до своего ландо и приступили к ленчу.

— Теперь-то мы можем уйти? — спросила Милли миссис Грейвз, когда они поели.

— Конечно, нет! — ответила миссис Грейвз. — Когда игра прервется для чаепития, мы отправимся в павильон Итона и попросим твоего жениха представить тебе своих друзей.

Его сокурсники наверняка знают, как он на самом деле себя чувствует. Они скорее всего уже сочувствуют ему. Уместно ли миссис Грейвз проявлять свою безмерную радость, не обращая внимания на откровенное отвращение графа к неизбежной прогулке к алтарю? Милли прекрасно представляла себе, как нелепо будет выглядеть подобная церемония.

— Но нас не приглашали в павильон Итона. Мы попадем в неловкое положение.

Миссис Грейвз сжала затянутой в перчатку рукой ладонь Милли.

— Дорогая, ты не должна испытывать ни малейшей неловкости по поводу вашего брака. Никогда не забывай, что конкретно ты приносишь с собой в этот союз, и никогда не считай себя ниже только из-за того, что он молод и красив. Он заключил очень выгодную сделку. Ты понимаешь?

На самом деле следовало спросить: понимает ли он?

Он не понимал. И никогда не поймет.

Миссис Грейвз ласково коснулась щеки Милли.

— Я очень люблю твоего отца, но как бы мне хотелось, чтобы он не был столь безрассудно упрям в отношении твоего брака. Ты заслуживаешь мужа, который бы высоко ценил и берег тебя. Считаю, что мужчине, который получит твою руку, несказанно повезет. Но реальность такова, как она есть. Сегодня я привезла тебя сюда. Не прячься, любовь моя. И не отступай. Я знаю, тебе придется нелегко. Но будет только хуже, если ты возьмешь и запрешься в чулане. Держи голову высоко. Отстаивай свои права. Он не пригласил нас, хотя должен был это сделать. Значит, надо самой заявить о себе. Заставить его публично признать твое место в его жизни.

Она не могла. У нее не было сил кого-либо заставлять. Ей лишь хотелось исчезнуть.

— Да, мама, — сказала она.

— Прекрасно. — Миссис Грейвз похлопала Милли по плечу. — А теперь позволь мне немного вздремнуть. Затем мы во всем своем великолепии предстанем перед лордом Фицхью. И лучше бы ему остаться джентльменом и отнестись к нам с должным почтением.

Миссис Грейвз задремала. Милли не выпускала из рук носовой платок. Мальчик из соседней кареты громко комментировал ход игры, к счастью, не упоминая имен отдельных игроков.

Внезапно юнец замолчал на полуслове. Милли взглянула на него, подумав, не подавился ли он чем-то, что только что уплетал. Но мальчик замер, глядя вперед, челюсть его отвисла едва не до земли.

И не он один так реагировал. Остальные, сидевшие с ним в карете, — родители, сестра и брат — тоже замерли в немом изумлении. Вокруг них почти все находящиеся в экипажах побросали свои дела и уставились в том же направлении.

Милли повернулась кругом и увидела самую прекрасную женщину в этом Божьем мире. Сказочное создание, должно быть, возродившаяся Елена Троянская, или сама Афродита, спустившаяся с Олимпа, чтобы встретиться со своим Адонисом.

Она словно бы не шла, а скользила над землей. Ее кремовый кружевной зонтик прикрывал черты лица, поражающие своей безукоризненностью и в то же время тревожащие чем-то неясным, отделяющим прекрасное от просто красивого. Милли могла бы поклясться, что облака, защищавшие толпу зрителей от солнца последние полчаса, внезапно позволили одному сверкающему лучу упасть на эту женщину, чтобы высветить ее неземную красоту, потому что было бы невежливо оставить подобное очарование неосвещенным.