Забытая история любви - Сюзанна Кирсли Страница 9

— София, — прочувствованно протянул он и на секунду задумался. — Да, София. Они поженились, я думаю, примерно в 1710. Мне нужно проверить записи. Я давно не занимался Макклелландами, дорогая. Сейчас работаю над семьей твоей матери. — Отец был человеком организованным, поэтому долго мне ждать не пришлось. — Вот, нашел. София Патерсон. С одной «т».

— Патерсон. Подходит. Спасибо.

— А что это она тебя ни с того ни с сего заинтересовала?

— Хочу сделать ее персонажем моей новой книги, — честно ответила я. — Я подумала, раз она жила как раз в то время…

— Ты же писала что-то о Франции?

— Я передумала. Теперь действие происходит в Шотландии. Я и сама сейчас в Шотландии, в Краден Бэе, недалеко от того места, где живут Джейн с мужем. Запиши адрес и телефон, я продиктую.

Он записал.

— И как долго ты там собираешься оставаться?

— Не знаю. Может, до конца зимы. А что еще мы знаем о Софии Патерсон? — поинтересовалась я.

— Немного. Я не смог установить, когда она родилась и где, кем были ее родители. Давай-ка посмотрим в записи… Согласно семейной Библии, она вышла замуж за Дэвида Джона в июне 1710 года в Керкубри, Шотландия. У меня есть даты рождения их детей: Джона, Джеймса и Роберта, в Белфасте. И ее похорон в 1743, в том же году, когда умер ее муж. Мне еще повезло, что я это раскопал. Находить сведения о женщинах гораздо труднее, ты же знаешь.

Я слишком долго помогала ему отслеживать истоки нашей семьи, чтобы не знать этого. До середины девятнадцатого века женщины в хрониках редко удостаивались чего-то большего, чем простое упоминание. Даже в церковных книгах не всегда указывалось имя матери при рождении ребенка. В газетах же просто писали: «скончалась жена такого-то». Если семья была небогата (а у нашего рода деньги практически никогда не водились), жизнь женщины почти не оставляла следа на скрижалях истории. Нам, можно сказать, повезло, что у нас была семейная Библия.

— Ничего страшного, — сказала я. — Я все равно для книги буду придумывать ее жизнь, так что могу дать ей любой возраст. Давай представим, что ей исполнился двадцать один год, когда она вышла замуж. Следовательно, родилась она… в 1689, — подсчитала я. Означало это также и то, что в том году, когда начиналась моя история, ей было восемнадцать — идеальный возраст для моей героини.

В трубке послышался какой-то приглушенный голос, и отец сказал:

— Мать хочет с тобой поговорить. Тебе еще нужно что-нибудь знать о Макклелландах? Могу посмотреть, пока папки не спрятал.

— Нет, спасибо. Мне нужна была только фамилия Софии.

— Пусть она будет хорошей, — бросил он напоследок. — Злодеи нам в семье не нужны.

— Она — главный герой.

— Вот и отлично. Даю маму.

Мать, естественно, семейная история и книга, над которой я работала, интересовали гораздо меньше, чем мой неожиданный отъезд из Франции, почему я решила зимой поселиться в Шотландии на берегу моря и есть ли там опасные скалы.

— Хотя нет, — прибавила она, — лучше не говори мне этого.

— Там, где я живу, скал нет, — заверила я, но провести ее было не так-то просто.

Она сказала:

— Только не подходи близко к краю.

Чуть позже, делая себе вторую чашку кофе, я вспомнила эти слова и улыбнулась. Быть ближе к обрыву, чем развалины замка Слэйнс, невозможно, и маму мою, наверное, хватил бы удар, если бы она наблюдала, как я карабкаюсь на них. Лучше ей не видеть того, что я иногда делаю, работая над книгой.

Огонь в печи поутих, и я подбросила совок угля из большого металлического ящика, который приготовил для меня Джимми, хотя, честно говоря, представления не имела, сколько его нужно сыпать, чтобы огонь не погас до утра. Я неумело помешала уголь кочергой и стала смотреть, как новые кусочки загораются и с шипением начинают испускать чистые голубые язычки, которые, казалось, пустились в веселый пляс по их черноте. И пока я смотрела на огонь, мною вновь овладел писательский транс. Я как будто опять увидела затухающий огонь в зале замка и услышала у себя за спиной мужской голос: «Мы не замерзнем».

Большего мне и не надо было. Плотно закрыв дверцу печи, я взяла чашку с кофе и направилась к компьютеру. Если мои герои были настроены поговорить со мной, меньшее, что я могла сделать, — это выслушать их.

I

Она изо всех сил боролась со сном. Сонливость накатывала на нее мягкими волнами в ритм движениям лошади, отчего ее уставшее тело расслаблялось и она поддавалась этой коварной силе. Ее окутывала тягучая темнота, она увязала в ней, начинала съезжать с седла, вздрагивала и резко просыпалась. Руки покрепче сжали поводья. Лошадь, уставшая, наверное, не меньше наездницы, в ответ раздраженно дернула головой и укоризненно обратила на нее темный глаз, после чего снова повернула нос к северу.

В глазах скакавшего рядом священника было больше понимания.

— Утомились? Уже близко. Надеюсь, наше путешествие закончится сегодня, но, если вы чувствуете, что больше не можете…

— Я могу ехать дальше, мистер Холл.

Она выпрямилась, чтобы доказать это. Останавливаться сейчас, когда до цели было уже рукой подать, не хотелось. Уже прошло две недели, как она выехала из Вестерн-ширс, и теперь каждая ее косточка ныла от усталости. Был, конечно, Эдинбург (одна ночь, проведенная на нормальной кровати, и горячая вода, чтобы помыться), но воспоминание об этом казалось далеким и туманным, ведь с тех пор минуло уже четыре долгих дня.

Она закрыла глаза и попыталась представить себе, как это было: кровать под малиновым с золотом балдахином, свежевыглаженные простыни, приятный запах которых она вдыхала, прижав их к лицу, улыбающаяся служанка, принесшая кувшин с горячей водой и таз, и неожиданное радушие хозяина, герцога Гамильтона. Конечно, она слышала о нем раньше. В эти дни мало кто не имел своего мнения о великом Джеймсе Дугласе, герцоге Гамильтоне, который чуть было не возглавил парламент в Эдинбурге и давно пользовался славой одного из самых пламенных патриотов Шотландии.

О том, что он сочувствует изгнанному королю Стюарту, укрывшемуся во Франции, если не говорили в открытую, то перешептывались повсеместно. Ей рассказывали, что в юности он был арестован за участие в заговоре якобитов и заключен в лондонский Тауэр. Однако это лишь еще больше расположило к нему его соотечественников шотландцев, которые не любили ни Англию, ни ее законы, особенно после «Акта об унии», который единым бескровным ударом лишил шотландский народ последних остатков независимости, унаследованной от Уильяма Уоллеса и Роберта Брюса. Отныне в Шотландии не будет своего правительства. Парламент будет распущен, и его члены разъедутся из Эдинбурга по своим поместьям, одни — обогатившись новыми землями за поддержку унии, а другие — ожесточенные и мятежные, открыто говоря о том, что настала пора браться за оружие.

Стали создаваться невиданные доселе союзы. Она слышала, что ее собственные родственники из Вестерн-ширс, непреклонные пресвитериане, воспитанные в ненависти к якобитам, теперь желали присоединиться к их заговору, чтобы вернуть католического короля Якова Стюарта на шотландский трон. Пусть уж лучше ими правит католический шотландец, рассудили они, чем английская королева Анна или, того хуже, немецкий курфюрст, которого королева назвала преемником.