Грехи негодяя - Анна Рэндол Страница 9

– Николай думал, что ты симпатичнее. Так он сказал. А по-моему, ты очень красивая. – Оливия подумала, что это своего рода извинение. Или попытка проявить доброту.

Вода имела привкус плесени, но она выпила все до капли. Потом Блин достал из кармана кусок хлеба и протянул ей. Хлеб был жестким и мерзким на вкус, но Оливия все-таки его съела, чтобы поддержать силы. Неизвестно, когда ей дадут еще какой-нибудь еды. После того как она проглотила последний кусочек, Блин отнес ее к зловонному ночному горшку, стоявшему в углу. После чего снова положил ее на кровать. Оливия чувствовала, что ее лицо полыхает огнем, но похитителя, похоже, ничего не беспокоило.

Вскоре она немного успокоилась и осмотрелась. И ей вдруг почудилось… какое-то движение? Прошло еще несколько секунд, и она услышала плеск воды.

Господь милосердный! Сердце ее гулко заколотилось, а к горлу подступила тошнота.

Выходит, она на корабле!

– Как долго… я спала?

Оливия помнила, как Николай сунул ей в рот какое-то снадобье и зажал нос, так что ей волей-неволей пришлось проглотить. Но Блин проявлял к ней некое подобие доброты, и она не желала настраивать его против себя. Только она не знала, как по-русски «без сознания».

– Почти целый день.

Значит, не было ни единого шанса на то, что они все еще в порту.

– Куда мы направляемся?

Блин сел. Старый стул жалобно скрипнул под ним.

– К графу.

Сегодня ей постоянно говорят о людях, которых она не знает. Малышка. Васин. Граф.

– К какому графу?

Блин скрестил руки на груди, и Оливия увидела длинные царапины на тыльной стороне одной из них. Это она его расцарапала, когда он выносил ее из дома. Почему-то ее охватило чувство вины. Но если бы она поцарапала Николая, то, вероятно, испытывала бы гордость.

– Николай велел ничего тебе не говорить. Он сказал, что ты здорово умеешь обводить мужчин вокруг пальца.

Оливия мысленно обругала неведомую ей женщину, за которую ее принимали. Хотя сейчас ей бы не помешали способности этой незнакомки.

– Но я же все равно рано или поздно встречусь с графом. Что изменится, если ты сейчас скажешь, кто он?

Блин качнулся на скрипучем стуле и сообщил:

– Граф – это хозяин.

– Он тебя нанял?

Блин нахмурился и буркнул:

– Я работаю в его поместье.

Оливия вспомнила, что у русских помещиков до сих пор имелись рабы, которых называли «крепостными».

– А Николай – тоже? – спросила она.

– Нет. Он его друг.

– Почему вы везете меня к нему?

Блин бросил на нее сердитый взгляд:

– Ты украла бумаги.

– Я ничего не крала!

Великан встал и проворчал:

– Николай предупреждал, что ты так и будешь говорить. Он сказал, что ты лгунья.

– Я не лгу. – Блин был ее единственным шансом; она должна была убедить его. – Я не шпионка. Вы похитили не ту женщину.

«Судя по всему, русскому не понравилось слово “ похитили”», – мысленно отметила Оливия. Что ж, возможно, он просто выполнял приказы и не задумывался о последствиях. Придется все ему объяснить… Он, конечно, не блещет умом, но все же не дурак. Не исключено, что ей удастся убедить его в своей невиновности. Следовало постараться привлечь его на свою сторону.

– Вы меня похитили, понимаешь? Вы с Николаем вытащили меня из дома, угрожали мне. Это серьезные преступления…

– У меня не было выбора.

– Возможно, не было. Зато теперь он у тебя есть. Если ты меня развяжешь…

Тут распахнулась дверь и вошел Николай.

– Хватит, Блин. Выходи.

– Она говорит, что не шпионка.

– Подумай хорошенько. – Николай дал громиле легкий подзатыльник. – Если она не шпионка, то откуда же у нее шифрованные письма от шпиона?

Великан молча пожал плечами.

– Пойдем, Блин. – И оба вышли из комнаты, вернее – из каюты.

Оливия тяжко вздохнула. Выходит, у нее есть шифрованные послания от шпиона? Так вот чем Клейтон занимался все эти десять лет!

Клейтон в очередной раз чертыхнулся, пробираясь по улицам Санкт-Петербурга. Судно, которое он конфисковал, было более быстроходным, чем фрегат похитителей, но в проливе Эресунн все время дул неблагоприятный ветер, и задержка оказалась довольно длительной. А потом потребовалось время, чтобы найти в Кронштадте человека, раздобывшего ему необходимые бумаги, чтобы выбраться с острова, на котором располагался порт, и оказаться в Санкт-Петербурге.

Согласно записям начальника порта, судно похитителей прибыло накануне утром. Следовательно, он отставал на полтора дня. Но Клейтону было отлично известно, что в некоторых ситуациях день может длиться вечность. Французам, например, потребовалось всего несколько минут, чтобы содрать кожу с его спины, и час, чтобы сломать все…

Клейтон плотнее завернулся в теплый плащ, усилием воли отбросив воспоминания. Он выжил. Французы потерпели поражение.

Оливия же находилась у похитителей уже шестнадцать дней.

Ощущение пустоты в груди усилилось. И если ему требовалось доказательство того, что его душа мертва, то можно было считать, он его получил. Никаких чувств – ни паники, ни отчаяния; все эти чувства уже давно его покинули. Теперь осталась только пустота в груди – бездна, которая с каждым днем становилась все глубже.

Он найдет Оливию. И уничтожит похитителей. Все очень просто.

Уличная грязь начала подмерзать, так что образовалась ледяная корка, хрустевшая под ногами. Холод усилил боль в правой руке – там, где неправильно срослись кости, и пришлось засунуть руку под плащ. К несчастью, и плащ его, и перчатки были рассчитаны на английскую зиму, а не на русскую, так что это не слишком помогло.

Несмотря на мороз, дверь в «Молот и наковальню» была распахнута настежь. Клейтон вошел и сел. Он даже не пытался искать Дейзи – был уверен, что она ни за что не пропустит его появления. Ведь она знала все, что происходило в ее владениях.

Этим заведением, как и многими другими гостиницами и постоялыми дворами Санкт-Петербурга, владел иностранец, точнее, иностранка, англичанка. Но в отличие от большинства из них в «Молоте и наковальне» была весьма специфическая клиентура. Рано или поздно через этот постоялый двор проходили все русские бродяги и преступники. И Дейзи удавалось получать от них ценную информацию.

Как и следовало ожидать, Дейзи возникла рядом с его столом даже раньше, чем принесли заказ. Пухлые щеки с ямочками и начавшие седеть волосы придавали ей вид добродушной и приветливой фермерши. И лишь немногие знали, что у этой симпатичной женщины – сердце акулы.