Набоб - Ирэн Фрэн Страница 9

— Бхавани говорил другое.

Сарасвати все не решалась довериться Мохини, боялась, что та, как любая другая женщина, перебьет ее вечным увещеванием: «Предоставь мужчинам заниматься мужскими делами». Но на сердце Сарасвати было так тяжело, что она не выдержала:

— Мохан вернулся из Бенареса. Он привез дурные вести.

— Милая моя, брахманы всегда рисуют будущее в черных тонах.

— Он — астролог, Мохини. Он знает.

Мохини промолчала — действительно, что значат ее слово против слова провидца?

— Вести очень плохие, — продолжала Сарасвати. — Он сказал, что есть два вида фиранги, и они ненавидят друг друга. Больше всего тех, что искуснее водят корабли; они носят красные камзолы и осели там, где река Ганга впадает в Черные Воды. Говорят, они постепенно продвигаются в глубь страны и уже заняли всю Бенгалию. А другие фиранги в ярости: они тоже хотели взять Бенгалию и теперь обращаются к раджам, призывают их объединиться с ними против людей в красных камзолах…

— Все раджи подчиняются Великому Моголу. Император прогонит любых фиранги, если они замышляют зло против нас.

— Опомнись, Мохини. Великий Могол теперь ничего не значит. В Дели сейчас сплошные интриги и убийства. Неизвестно еще, кто будет наследником престола.

Мохини закрыла ей рот рукой:

— Замолчи, Сарасвати, замолчи! Ты повторяешь слова мужчины, а они вредны для уст женщины. Ты молода, красива, ты стала матерью; чего тебе еще? Пусть фиранги остаются там, где они есть; забудь о них! Годх будет благословенным, пока жив его раджа, пока живы сыновья его сыновей. Хватит, пусть мужскими делами занимаются мужчины!

Сарасвати вздрогнула и, пристыженная, посмотрела на подругу.

— Хватит, хватит, — повторяла Мохини. — Ну, подними голову. Видишь, солнце уже восходит.

По щеке Сарасвати скатилась слеза, она дотронулась пальчиком до бриллианта, вдетого в ноздрю, и наконец улыбнулась. По серо-голубому небу пронеслась стая цапель. Из зенаны вышли две заспанные девушки-подростка.

— Купаться, быстро купаться, — скомандовала Мохини и, взяв флакон, стала натирать волосы подруги сандаловым маслом. — Позовите музыкантшу, — велела она.

Спустя несколько минут подле них присела маленькая кругленькая женщина с виной в руках; она долго смотрела на предгрозовое небо, а потом запела рагу об уехавшем возлюбленном.

— Прошита-патика, — пробормотала Мохини, — царица, покинутая супругом. Ну-ну, вот придет муссон, а с ним и раджа вернется, и тебе опять будет петь рагу о вечерних наслаждениях!

Пока Мохини укладывала ей волосы на затылке, Сарасвати сидела с закрытыми глазами. Она не была уверена, что хорошо поняла объяснения Бхавани. Единственное, что она уяснила, так это то, что живущие вокруг Годха народы, побуждаемые злыми фиранги, вооружаются друг против друга. И особенно воинственен Рагу, младший брат раджи; он никак не может смириться с тем, что не стал наследником. Мохан узнал в Бенаресе, что он замешан в каких-то интригах с фиранги в красных камзолах. Сарасвати хотела сказать об этом Мохини. Тогда подруга поняла бы, что ее страхи обоснованы, что она не зря не смыкает глаз по ночам. Но она остановилась на полуслове, вдруг вспомнив, что Рагу приходится шурином и Мохини. Зачем ее пугать?

Вместе с утром в сад пришел павлин. Его хрупкая красота очень гармонировала с рагой. За мушарабией зашевелились женщины в разноцветных одеждах; все занялись делами. Захныкали дети. Гопал, наверное, тоже. Именно в этот момент Сарасвати вдруг поймала себя на абсурдном ощущении, что спокойствие навсегда уходит из этих мест; зенана, дворец, долина Годха, такие прекрасные и умиротворенные в лучах восходящего солнца, — все они сгинут, отступят перед другим миром, надвигающимся из-за джунглей и гор, наступающим по дорогам со стороны Черных Вод. Пока же все идет своим чередом: скоро придет муссон, и все — растения, животные, люди — все возродится. Возродится любовь. И тут она вспомнила искаженное ненавистью лицо Черной Кали, стоящей в старой часовне дворца, в которую никто не заглядывал с тех пор, как в Годхе воцарился мир. Брахман был очень опечален этим, он говорил, что богиню следует почитать не меньше, чем бога Кришну, ибо «в наше греховное время дух смерти и разрушения не менее необходим, чем любовь к возрождению мира…». Сначала Сарасвати не хотела его слушать. Но что, если Кали, в этот муссон или в следующий, вдруг пожелает вернуться в Годх?..

Принесли лохани и кувшины с водой, слуги откупорили сосуды с благовониями.

— Ты знаешь, что такое война, Мохини?

— В Годхе уже много веков не было войны. Годх — мирное царство. Забудь об этом, забудь о Дели. Ты — женщина, ты — мать. Тебе не следует вспоминать о детстве. К тому же, когда все это произошло, тебе было только три года, ты сама мне говорила.

— Кровь нельзя стереть из памяти. Знаешь, я иногда вижу ее, кровь моей убитой семьи. И афганцев, которые бегали по всему дому, искали, кого бы еще убить. Меня солдаты просто не заметили, они забыли обо мне…

— Дхарма, Сарасвати, дхарма! Старый раджа Годха любил тебя как дочь, он разыскал следы твоего рода, узнал, что ты кшатрийка, как он и его предки, и привел тебя к своему сыну. Помнишь, как ты приехала сюда в праздник Холи и как тебе велели танцевать? Думаешь, все это было случайно? Дхарма, Сарасвати, и перестань жаловаться!

Сарасвати хотела ответить, что Бхавани полюбил бы ее и без помощи отца, будь она даже храмовой танцовщицей, священной проституткой или женщиной из низшей касты. Она отогнала дурные мысли. Мохини права: дела идут своим чередом, пока все спокойно, и надо радоваться счастью, когда оно есть. А счастье было у нее перед глазами: Мохини смеялась, вместе со служанками протягивая ей кувшин для омовения. Сарасвати тоже рассмеялась и подставила спину под струи воды. Она так устала от влажного, предвещавшего бурю воздуха. В одно мгновение все страхи исчезли. Сарасвати рассматривала сквозь струи своих служанок: их одежды, браслеты, груди, выглядывавшие из-под сари, когда девушки наклонялись. Все это свидетельствовало о том, что в Годхе царит мир и эта огромная равнинная страна спокойна и счастлива. Потом женщины начали обтирать ее. Сарасвати охватило блаженство; ее кожу умащивали снадобьем из мятого в молоке овечьего гороха, надушили все изгибы тела, удалили лишние волоски. На соски, с которых вода смыла накладываемую на ночь золотистую краску, маленькими пинцетами нанесли серебристый крем. Потом разными цветами разрисовали пупок; цветочный узор должен был подчеркнуть нижнюю часть живота. Наконец ее причесали, подвели глаза темной краской кхоль и закрепили на лбу, над красным тилаком, золотую симанту, которая пролегла вдоль пробора на голове, показывая незнающим, что она — замужняя женщина. В этот день она выбрала розовую одежду; по тому, как проворно Сарасвати надела юбку и сари, Мохини поняла, что та успокоилась. Она протянула царице браслеты, и тут Сарасвати напомнила ей:

— Мохини… Ты же обещала мне менхади.

— Давай сюда руки и встань под навес, а то жара усиливается.