Любовник ее высочества - Хейвуд Смит Страница 9

Энни оглянулась было в поисках этой Анны-Марии, но тут до нее дошел смысл слов священника. Он говорил о ней.

Вот и все. У нее есть имя.

Анна-Мария-Селеста де Бурбон-Корбей. Прекрасное имя.

Бурбон-Корбей… Филиппа тоже зовут Корбей. Но тогда отец Жюль должен был бы сказать, что они дальние родственники.

Энни грациозно присела в реверансе.

Маршал подпер пальцами подбородок и осмотрел ее с головы до ног, как животное на ферме. Заметив шерстяные чулки, выглядывающие из сандалий, он слегка презрительно усмехнулся. Неодобрительно взглянув ей в лицо, он обратил свою речь к отцу Жюлю, словно Энни была маленьким ребенком, недостойным внимания.

– Сожалею, что вынужден принять вас, святой отец, даже не дав возможности отдохнуть и освежиться, но государственные дела требуют от меня безотлагательной поездки в Сен-Жермен, а я жаждал увидеть эту юную даму. – Он повернулся к отцу Жюлю: – Моя жена будет рада встретиться с Анной-Марией-Селестой за обедом. Вам и сестре еда будет подана в ваших покоях. А сейчас мои извинения, я вынужден вас покинуть.

Взмахнув платком и едва поклонившись, он удалился.

Энни взглянула на отца Жюля и замерла, увидев, как он смотрит вслед маршалу. Она даже не предполагала, что отец Жюль способен на такую ненависть.

Отец Жюль, видимо, почувствовав ее взгляд, провел рукой по лицу, словно стирая что-то, и затем спокойно обратился к ней:

– Не стоит обманываться внешним видом маршала, Энни. Он все замечает. Следи за выражением своего лица. Следующие недели тебе будет и так достаточно трудно, старайся не восстановить против себя отца твоего будущего мужа. И будь осторожна. Он слышит все, что происходит в стенах дома. – Отец Жюль сделал им знак подняться. – А сейчас давайте пойдем наверх и немного отдохнем.

Энни послушно поднялась, но сомневалась, что сумеет хорошо отдохнуть, хотя и чувствовала себя предельно усталой. Если сын такой же, как его отец, она погибла.

Энни проснулась в полной панике. Уже светло! Неужели так поздно? Как могла она проспать колокол? Ноющие мускулы взмолились о пощаде, но она, с трудом опершись на локти, в удивлении уставилась на темные драпировки над головой.

И тогда вспышка растерянности уступила место пониманию. Это не монастырь. Это особняк д'Харкуртов. Она протерла глаза и окинула взглядом комнату. Мягко-зеленый атлас покрывал стены, окна были плотно затянуты портьерами из тяжелого дамаска, однако несколько лучиков яркого солнечного света все же пробивались внутрь.

Дверь возле мраморного камина растворилась, и в ней показалась, держа в руках серебряный поднос, худенькая растрепанная девчушка не старше пятнадцати лет. Когда она подошла, от дразнящего аромата свежеиспеченной сдобы у Энни потекли слюнки.

Девушка поставила поднос на постель.

– Добрый день, мадемуазель. Надеюсь, вы хорошо отдохнули.

Внезапно сообразив, что она лежит совершенно раскрытая перед незнакомкой, Энни одной рукой натянула покрывало на грудь, а другой поправила непослушные локоны, выбившиеся из косы.

– Кто ты? И как я сюда попала?

– Как же, я Мари, ваша горничная. Разве вы не помните? Я помогала вам раздеваться.

– Раздеваться? – заметив, что она в одной сорочке, Энни в смущении вспыхнула. – Нет, не помню. – Как такое могло случиться?

Девушка кивнула:

– Когда вчера вечером мы не смогли разбудить мадемуазель на обед, сестра что-то сказала священнику, а затем помогла мне уложить вас на ночь в постель.

– Вчера вечером! – Не веря собственным ушам, Энни выпрямилась. – Сколько же сейчас времени?

– Уже четыре пополудни. Мадемуазель проспала целые сутки.

Застонав, Энни откинулась на подушки.

– Неплохо для первого впечатления.

– Что, мадемуазель?

– Неважно. Позови, пожалуйста, сестру Николь. Я должна поговорить с ней.

Мари сделала шаг назад и пробормотала:

– Сестра вместе со священником в полдень уехали.

Застыв, Энни недоверчиво уставилась на нее.

– Но они не могли уехать, не попрощавшись со мной. – На какой-то миг она отчаянно захотела поверить, что еще спит и все происходящее – просто неприятный сон. Голос упал до шепота: – Отец Жюль дал слово. Он обещал, что расскажет мне про… Он обещал.

– Священник оставил записку. – Мари из-под салфетки на подносе достала сложенную бумагу и протянула ее Энни. – Я предложила разбудить вас, но он не позволил.

Энни прочитала надпись на обратной стороне сложенной бумаги. Странно, очень странно было ей видеть свое имя – до сих пор такое еще непривычное, словно она у кого-то его украла, – написанное знакомой рукой отца Жюля. Она перевернула письмо – на красной восковой печати был оттиск его перстня. Вглядевшись, Энни заметила, что бумага вокруг печати была потертой и слегка розоватой. Кто-то, видимо, вскрывал письмо. Да, священник не преувеличивал, предостерегая ее. Она вскрыла послание и прочитала:

«Драгоценное мое дитя,

знаю, что обещал поговорить с тобой перед отъездом, однако обстоятельства требуют, чтобы мы с сестрой Николь уехали незамедлительно. Ты спала так крепко, что у меня не хватило духа разбудить тебя. И, если быть честным, у меня не хватило духа сказать тебе «прощай». Когда-нибудь я буду держать ответ перед богом за то, что люблю тебя больше, чем остальных овец моей паствы, которых он вверил моим заботам, но я готов отвечать. Прошу тебя, не осуждай меня, прости, что я не смог заставить себя попрощаться с тобой.

Относительно твоего прошлого, Анна-Мария-Селеста де Бурбон-Корбей, знай, что ты можешь гордиться своим происхождением, как немногие во Франции. Твои родители знатного рода, и они имели безупречную репутацию. Знай, что бы тебе ни говорили – они оставили тебе в наследство незапятнанную честь и гордость.

Я молюсь, чтобы ты нашла удовлетворение в браке. При любых обстоятельствах можно обрести счастье, если быть терпеливой и покорной божьей воле. Матушка Бернар и я сделали все, что могли, чтобы подготовить тебя к любым неожиданностям. Бог да благословит ваш союз и направит ваш путь. И может быть, в уголке твоего сердца найдется местечко для бедного старого отца Жюля.

Пиши мне, когда сможешь, всегда помня правила переписки.

Остаюсь твоим покорным слугой и отцом во Христе».

Энни была убита. Уехал. Он бросил ее, оставил среди незнакомых людей, даже не сказав «прощай». Как он мог?

Ей хотелось рыдать, кричать, разбить что-нибудь вдребезги, но она не могла себе этого позволить. Не здесь. Не сейчас.

Она посмотрела на последние строчки… Его правило – никогда не писать в письме того, что может повредить любому из них. Сломанная печать служила достаточным напоминанием. Она теперь одна и не может никому доверять.