Антракт - Мейвис Чик Страница 9

— Послушай, — я старалась быть убедительной. — Мне действительно нужно собираться. Жаль тебя подгонять, но…

— Джоан! — В его голосе зазвучали драматические нотки. — Извини, что я сейчас пытался поцеловать тебя.

Лицо Робина порозовело еще сильнее, и он часто-часто заморгал, демонстрируя ресницы песочного цвета.

— Все в порядке, — отозвалась я с показной веселостью. — Мне это польстило.

И сделала ошибку.

Робин поднял свободную руку — другой он сжимал «Пророка сексуальности», — обвил пальцами мое лицо и притянул к себе. Когда у вас сдавлена челюсть, очень сложно не сморщиться. На сей раз створки раковины нашли свою цель — очень легко, очень коротко, — а я почувствовала приятную тяжесть внизу живота, ощущение, которое часто возникает при стимуляции эрогенных зон.

Эта сцена походила на имитацию крупного плана из голливудских фильмов пятидесятых годов. Робин, все еще крепко сжимая мою челюсть, отклонился назад и пояснил: «Я не мог покинуть этот дом, не предприняв еще одной попытки…»

Здесь вступают скрипки.

Я же — Господь свидетель, у меня были все основания ударить его коленом, укусить за нос или сделать еще что-нибудь в этом духе — всего лишь слегка кашлянула, нервно и жеманно, словно девственница девятнадцатого века, и немного отодвинулась. Не так-то просто сдвинуться с места, когда вашу челюсть сжимает чья-то рука. «Уходи! Просто уходи», — умоляла я про себя, но он продолжал стоять, и серьезные голубые глаза смотрели на меня в упор, так что мне пришлось напрячься, чтобы не окосеть.

— Я могу прийти еще раз? Когда у тебя будет больше времени? — Сейчас он уже не казался смущенным, скорее, был настойчив. И все из-за поцелуя — украденного, каким бывает мальчишеский поцелуй, вырванный у жертвы на спортивной площадке. Думаю, поцелуй имеет такое значение из-за табу на прикосновение к лицу — это очень интимный момент. Но, прижавшись губами к моим, пусть и не желавшим этого, он почувствовал, что барьер сломан. Это было глупо и неверно. Я всегда считала поцелуи странным занятием. Почему бы не прикоснуться к спине, не помассировать шею человеку, с которым вы хотите установить близкие отношения? К тому же вы доставите ему чувственное удовольствие.

Все мое существо пришло в панику от его вопроса. Мои чувства не имели ничего общего с гневом. Больше всего на свете я хотела, чтобы меня оставили в покое, а он пришел сюда и все разрушил. И все равно я не могла сказать ему «отвали».

Поэтому я расплакалась. Впервые после того, как от меня ушел Джек. Слезы появились внезапно, причиной их была не грусть — лишь разочарование и сильное раздражение, будто я была ежом, которого вытащили зимой из-под согревающей его листвы и на морозе растормошили ото сна. Конечно же, эти слезы были истолкованы неверно.

— Бедняжка, — пробормотал Робин, притягивая меня (за челюсть) к своей обтянутой футболкой груди. Я не хотела приближаться к его телу, так взволновавшему меня. — Ты пережила ужасное время, правда? — Я кивнула, вперив взгляд в белый трикотаж. Но он, очевидно, говорил о жизни вообще, я же имела в виду последние пять минут. — Твой развод, и все…

— Как ты узнал? — В изумлении я отпрянула. Я никому не рассказывала об этом.

— Спросил про тебя у Пимми.

На меня словно пахнуло средневековьем: для начала он наводил справки о моем происхождении. Некоторое время я пристально смотрела на Робина, а потом — ясное сознание вернулось ко мне — воспользовалась моментом, выскользнула из его рук и, утирая слезы, направилась по садовой дорожке к калитке.

На солнце я почувствовала себя смелее, — кстати, теперь меня хорошо было видно с улицы, — но Робин не последовал за мной. И, как будто холл был пещерой страшного зверя, я крикнула в темноту:

— Если хочешь, можешь оставить книгу на стеллаже в холле. Взгляну на нее позже.

Я чувствовала, как в течение нескольких секунд он взвешивает ситуацию. Он оставался в доме, я на дорожке. Патовая ситуация. Я открыла садовую калитку. Велосипед стоял, прикрепленный цепью к моему забору. Я подошла и встала около него — больше не должно быть ни спортивных блокировок, ни попыток близости. Мне пришло в голову, что я веду себя нестандартно. К настоящему моменту многие чувствовали бы сильный гнев или что-то похожее, а мои эмоции, казалось, были скрыты под огромной бетонной плитой, разместившейся в районе солнечного сплетения. По десятибалльной шкале они равнялись единице, и я не злилась, а просто была в замешательстве: этому человеку следовало уйти, причем немедленно. Я хотела, чтобы он уехал с глаз моих долой и дал мне возможность снова вернуться в дом, на свою территорию, в собственную жизнь. Я не просила никого — его тем более — нарушать эти границы.

Уже на садовой дорожке Робин некоторое время колебался, потом медленно вышел из калитки и неохотно встал рядом со мной и велосипедом. Опустив глаза, как подросток, он начал теребить переключатель сцепления.

— Приношу свои извинения, — сказал он, обращаясь к рулю.

— Принимается. — Я смотрела в сторону улицы, куда, как я надеялась, он в скором времени отправится.

— Дело в том, что мне действительно хотелось бы снова увидеть тебя. Я нахожу тебя… ну… очень привлекательной… Правда. Не похожей на других. Загадочной.

— Нет, я вовсе не загадочная…

— Ты так считаешь, потому что в глубине души знаешь о себе все. Но я совсем тебя не знаю. Поэтому для меня ты — загадка.

В его словах была неопровержимая логика.

— Мне пора идти. — Я направилась в сторону калитки. Он поднял большую мускулистую руку и осторожно опустил мне на плечо. Наши глаза наконец встретились.

— Ты не голодна?

— Нет.

Его рука стала тяжелее, потому что по моему движению он понял: я собираюсь двигаться дальше.

— И… гм-м… я могу увидеть тебя снова?

— В школе.

— Я не это имел в виду. Можно пригласить тебя куда-нибудь? Или снова прийти к тебе? Пожалуйста?

Рука на плече начала давить и обжигать. Легкий укол — вот только чего: раздражения или грусти? — под бетонной плитой.

— Я никуда не хожу, — произнесла я как можно любезнее, — и не принимаю гостей.

Я заметила, что мои слова только укрепили его мнение обо мне. Женщина-загадка. В глазах Робина появилось уже знакомое мне выражение, и я быстро продолжила:

— Это не вызов, Робин. Все очень просто: я не выхожу потому, что не хочу этого. И не желаю видеться с людьми, потому что вполне счастлива одна.

— Ты совсем не счастлива, — возразил он. — Ты сейчас плакала. Тебе нужно выплакаться. Проблема в разводе, и ты не можешь чувствовать ничего другого.

Мне нужно было воспользоваться этим моментом и сразу объяснить ему, почему я плакала. Но доброта вкупе с хорошим воспитанием, о котором я упоминала выше, не позволили мне сделать это.