Дочь мадам Бовари - Наталия Миронина Страница 9

Ответственный секретарь хитро улыбнулся.

– Нет, конечно, – Лариса стала совсем пунцовая, – писала я сама и вопросы составила, и разговаривала только я с Самойловым.

– Вот, а это самое главное! Так грамотно поставить вопросы, суметь разговорить человека, тем более такого! Это дорого стоит! Так что вы свое место займете по праву. Главное – не сбавляйте темп. И потом, Сумарокова у нас совсем в звезду превратилась, ей полезно почувствовать конкуренцию!

Георгий Николаевич встал, давая понять, что обсуждать здесь что-либо не имеет смысла.

В отделе Ларису встретили овациями:

– Поздравляем, материал действительно прекрасный, – Лена Пестик одобрительно кивнула.

Гунар и Никита обменялись мнениями о наступающем матриархате.

Сейчас, после всех похвал, ей казалось, что ничего сложного и трудного вроде бы и не было.

Но, возвращаясь мысленно к событиям минувшего дня, она все чаще и чаще вспоминала своего неожиданного помощника. И в этих ее воспоминаниях к чувству благодарности примешивалось чувство восхищения.

Вадим Костин не переставал удивляться своим родителям. Между отцом и матерью всегда были чрезвычайно нежные отношения. В этой нежности трудно было найти страсть, эти отношения были построены на полутонах и избавляли постаревших людей от раздражения, склок и вечного брюзжания. Вадим, гордившийся тем, что в их доме даже «голос никто не повысит», сам же был склонен к роковым сюжетам. Он влюблялся навсегда, расставался навеки, работал так, чтобы всем показать, одевался как никто другой. За всем этим угадывалась натура, безусловно, сильная, но немного взбалмошная и стремящаяся порой достичь отличного результата любой ценой. Вместе с этими качествами, присущими эмоциональной и амбициозной личности, в Вадиме всегда было скрытое стремление к творчеству. К тому, что называют «кабинетной работой». Два этих противоположных начала, сталкиваясь в одной личности, производили поистине ошеломляющий эффект. У Вадима получалось все! Писать, снимать фильмы, выступать перед самыми требовательными аудиториями, прожигать жизнь в ресторанах, ухаживать за женщинами, бросать их и даже драться на дуэли. Был и такой занимательный, но, слава богу, не смертельный случай. Вадим, вчерашний студент, увлекся молодой женой пожилого профессора. Костину нравилась эта классическая адюльтерная ситуация – что-то из английской или американской литературы. Профессор был стар, но отважен и крепок, а потому вызвал соперника на дуэль. Литературное сообщество гудело об этом целых два месяца. Соперники боролись на кулаках, выбрав для поединка душный спортивный университетский зал. Победителя определить не удалось, поскольку в дело вмешалась дама. Обуреваемая угрызениями совести, она разняла соперников. Надо сказать, этому были рады оба. Профессор устал, Вадиму стало стыдно, что связался со стариком.

Профессию Вадим не выбирал. Где-то класса с восьмого было ясно, что этот высокий красивый юноша будет писать. И дело даже не в школьных сочинениях, за которые ему всегда ставили «отлично», а в складе его ума, наблюдательности, умении формулировать мысли так, как это обычно делают литературно одаренные люди. Преподаватели математики, химии и физики его особенно не трогали, справедливо и благородно понимая, что будущее этого мальчика никак не связано с точными науками.

Баловни судьбы – это те люди, которым солнце светит даже ночью. Если они берутся сажать картошку, та вырастает огромная без всяких удобрений, а колорадский жук облетает ее стороной. Если они учат школьников, то в классах у них благолепная тишина, а ученики становятся нобелевскими лауреатами. Если они собираются писать статьи, то все наперебой им пророчат писательскую славу и редко когда ошибаются в этих прогнозах. Вадима Костина в полной мере можно было отнести к таким баловням. Что самое интересное, он сам, совершенно искренне считал, что ему должно везти. Его уверенность в себе передавалась другим и в конечном счете превращалась в его репутацию.

– Костин? Этот далеко пойдет, – говорили на кафедре в университете.

– Костина надо обязательно отметить, а лучше дать премию. Талант надо уметь разглядеть, – вторили в комитетах по различным премиям.

– Какой жених! За ним как за каменной стеной. И ведь талант, – вздыхали женщины, всегда в большом количестве окружавшие Костина.

Даже мальчиком Вадим Костин в своих мечтах был очень взрослым. Перспектива стать обладателем огромного самосвала, который был выставлен в «Детском мире», его прельщала не более пяти минут – ровно столько он стоял у витрины магазина. Вот если бы оказаться на палубе огромного теплохода, неожиданно попавшего в шторм! Он, Вадим Костин, не струсит, не будет держаться за папину руку, а поможет женщинам и детям усесться в шлюпки и останется с капитаном и командой до самой последней минуты. Как только на невзрачном балтийском небе показывались тучи, маленький Вадим тянул отца за руку:

– Пойдем на пристань, поехали на корабле.

Еще он хотел издавать газету. Откуда у мальчика в пионерском галстуке такие «мердоковские» замашки, никто понять не мог. Но так или иначе в его доме, рядом с почтовыми ящиками, периодически появлялась самодельная стенгазета, в которой тринадцатилетний Вадим был и редактором, и художником, и машинисткой. Соседи посмеивались, читая, но не могли не отдать должное – газета была забавная. Чем дальше, тем явственнее проступало то обстоятельство, что сегодняшняя жизнь для Вадима тесновата. Он в своих планах и мечтах летел вперед, нимало не заботясь, что для будущего у него силенок маловато. Здесь, по всей видимости, на помощь ему приходила та самая уверенность, которая на окружающих действовала почти магически.

На третьем курсе Вадим бросил университет – соседство продлевающих себе отрочество сокурсников его раздражало. Дома резко запахло валерианкой – отец и мать не могли себе представить сына без высшего образования, а он, заранее найдя себе квартирку в районе Кенгаракса, собрал вещи и твердо пообещал родителям:

– Вы будете довольны мной. Но… – Тут он процитировал ошеломленным отцу и матери слова Пуанкаре: – «Небольшие различия в начальных условиях рождают огромные различия в конечном явлении». Вы понимаете меня? Я не хочу быть как все и не хочу идти дорогой, которой идут все!

– А как же диплом?! – в слезах спросила мама.

– Куплю потом, – ответил Вадим, опять-таки опережая свое время лет этак на десять – в отвязные девяностые и последующие, очень коммерческие нулевые, купить высшее образование не составляло никакого труда.

На работу в небольшой детский журнал Вадим устроился сразу, тогда же он завел огромную тетрадь, куда записывал все более или менее важные события, характеристики людей, окружавших его, свои размышления и наблюдения. Опытный психолог сразу же определил бы, что от этого занятия попахивает вуайеризмом. «Я напишу книгу про людей. Про их слабости и недостатки, про ошибки и заблуждения. Это будет книга о том, как не надо жить!» Вадим с удовольствием фиксировал промахи окружающих. Опять же, психолог вывел бы некую закономерность между особенностями характера Вадима и этим его занятием. Из этого своеобразного дневника выходило, что окружение выгодно оттеняло достоинства Костина, которые он теперь культивировал с необычайным упорством. Его самообразование стремилось к энциклопедичности, его воспитание превращалось в рафинированную галантность, его умение одеться преобразовалось в почти английский дендизм. Он бравировал своим литературным германофильством, художественной франкоманией и страстью к итальянской опере. Окружающих иногда веселил этот неумеренный, как им казалось, перфекционизм весьма молодого человека. Но Вадим Костин отмалчивался. Он-то считал себя максималистом, то есть человеком, который в отличие от перфекциониста, стремился выжать максимум из реальных возможностей. То есть Костин был реалистом, в то время как перфекционисты, все как один стремясь к невозможному, являются идеалистами.