Разбитое сердце июля - Елена Арсеньева Страница 9

– Тебя же как человека просили номер ещехотя бы сутки не занимать! – раздраженно выкрикнула Галина Ивановна.

– Да глупости все это! – с неменьшим раздражением ответил Колобок. – Не будет никакого толку! Не найтитам ничего, ясно? А ты, Галина Ивановна, полная дура!

– Что?! – последовал возмущенныйвопрос. – Дура?! Это еще почему?!

– Да потому! – совсем уже яростновыкрикнул Колобок. – Вместо того чтобы…

«Интересные между ними отношения, –усмехнулась Алена, вспомнив набор слов – очень вольный набор! – а такжевыражение, с которым директор и администратор пансионата смотрели друг надруга. – Не слишком похожи на служебные. Пожалуй, только взгляды взаимно осточертевшихза долгие годы жизни супругов или многолетних любовников, тоже порядкомпроевших плешь друг дружке, могут излучать такую обоюдную ненависть». Ноинтимные отношения Колобка и Галины Ивановны Алену Дмитриеву мало волновали. Авот упоминание о ком-то, просившем еще сутки не занимать какой-то номер…

Что за номер? Не тот ли, поселяться в которыйидет Алена Дмитриева? Почему его нельзя было занимать? Что надеялся найти тамневедомый человек, к которому, судя по всему, с большим пиететом относится ГалинаИвановна, но которому, такое впечатление, совершенно не доверяет МихаилАндреевич Юматов, он же Колобок? Почему отношения к нему так полярны?

А кстати, с чего Алена решила, что неведомыйнекто – именно «он»? С таким же успехом это может быть «она» или вообще группалиц. Сказала же Галина Ивановна – «просили», во множественном числе. Хотя этоне показатель. Может иметься в виду и один человек. Так часто говорится…

Размышляя, Алена свернула с асфальтированнойдороги на боковую, выложенную плитами, и немедленно пожалела, что отказалась отпомощи Колобка, – колесики чемодана принялись цепляться за неровные стыки.Вообще глупостью было переть в эту глухомань такой цивилизованный чемодан. Отколесиков в два счета останутся рожки да ножки. Не так уж много вещей с собойвзято, вполне можно было в обычную сумку уложить. Причем в самую простую. Аэтот шикарный сак цвета бордо, в прошлом году купленный в Париже, вполне можетпривлечь чье-нибудь слишком пристальное внимание. Коттеджи разбросаны довольнодалеко один от другого, территорию ограждает самый непритязательный забор,замки в номерах, конечно, тоже элементарные: те, которые открываются любойшпилькой или отверткой. И если здесь что-то свистнут, потом ни с какой милициейне найдешь. Прежде всего, конечно, придется трястись не за чемодан, а заноутбук…

А кстати о милиции! Что, если именнодознаватели из милиции и просили пока не сдавать тот номер, в которомпредстояло поселиться Алене и который еще недавно принадлежал покойному? Воттакой простой ответ может быть на вопрос, который сначала показался нашейписательнице очень сложным.

Нет, едва ли. Во-первых, милиции МихаилАндреевич Колобок, пардон, Юматов, вряд ли ослушался бы столь демонстративно.Во-вторых, наверняка все вещи несчастного любителя парной бани были осмотрены иизъяты из номера сразу после его кончины. Кто бы из дознавателей стал ждать тридня? К тому же этот бедолага умер не в номере. Или все-таки в нем? А Колобокнарочно наврал, чтобы не смущать Алену?

Впрочем, интереснее другое: что и кому понадобилосьискать в номере человека, умершего вполне естественной смертью? Предположим, онпривез с собой и запрятал под половицей, под подоконником, за обоями или вдругом неведомом тайнике неведомо что. Ну, условно говоря, крупную сумму денег,какие-то секретные документы… что там еще обычно ищут в детективных романахсамой Алены Дмитриевой и ее многочисленных подружек по оружию? Интересно,конечно, за каким чертом покойнику понадобилось тащить все это в пансионат«Юбилейный», а главное, почему искать спрятанное пришлось столь долго? За тридня можно номер наизнанку вывернуть, все в нем ободрать до основания, а затемзаново ремонт сделать, тем паче что директор пансионата в курсе дела…

В этот момент колесо зацепилось за очереднойстык. Алена повернулась, чертыхнулась, рванула сумку посильнее и обнаружила,что розовая горка для катания малышни, один из ориентиров на пути к ее новомужилищу, уже осталась позади. Теперь всего несколько метров отделяли ее отхорошенького, хотя и несколько пряничного бревенчатого домика с высокимкрылечком и островерхой крышей – надо думать, того самого коттеджа, где онанамеревалась прожить неделю, чтобы излечить разбитое сердце и выполнить свойдолг перед издательством «Глобус».

Долг оставался долгом, а вот насчет разбитогосердца… Поразительно, однако за последние полчаса Алена ни разу не вспомнила ниоб изменщике Игоре, ни о коварной Жанне. То мысли об этой парочке терзали еенеотступно, словно стая разъяренных ос, то вдруг их словно ветром сдуло.

Может быть, процесс исцеления уж начался? Илиправду говорят, будто все на свете относительно?

«Страшная вещь – одиночество человека, которыйзнал, что такое полное счастье вдвоем. Не помогает ничто: ни мои возвышенныеразмышления о науке, ни планы черной мести. Причем я прекрасно понимаю, чтоподобного утраченному мне никогда не найти. Я и не ищу эквивалента! Мне нужновсего лишь утешение. Нет – утишение. Утишение тем волнениям, которые терзают нестоль душу мою, сколько плоть.

Я никому не могу признаться в этом, я стыжусь.Я даже себя стыжусь. Что делать, если инстинкт смерти не хочет сменитьинстинкта жизни? Ну что делать?! Вся мировая литература, как говорят, вышла изполового инстинкта. Голод и пол – вот ось, на которой вращается мир. Я неголодаю. Но моя любовь умерла. Что мне делать? Как жить дальше? Где искатьутоления моей неутолимой жажды?

…Давным-давно жил такой поэт во Франции –Абеляр. Он творил только до тридцати восьми лет. Поток его поэтическоговдохновения иссяк в 1117 году, когда на одной из пустынных площадей Парижаночью его оскопили враги. Больше, до самой своей смерти в 1142 году, он неподарил миру ни одной стихотворной строчки, только сочинения по богословию.

Связь творчества с полом установлена и наукой.Мечников прямо указал на предстательную железу у мужчины, как на этакийподземный родник, куда уходят корни всех высоких иллюзий, одухотворяющих мысль.Предстательную железу стимулируют семенные железы. Любое современноеисследование подтверждает это. В них, маленьких и тесноватых, заложена, как в ящикеПандоры, вся история человеческого гения. И когда мы говорим, например, чтохудожник исписался или годы утомили его перо, – это значит только, чтопредстательная железа или семенники подошли к старческому истощению.

То же можно сказать и о женском теле, женскихорганах, о женском желании.

Я не творческий человек. Я не пишу картин,музыки, стихов. Я просто нахожусь в заключении в клетке, имя которой – моижелания.