Талисман - Мэрилайл Роджерс Страница 9

Грэй забыл причину своего действия, забыл гнев на нее, испытывая неодолимое желание еще крепче прижать к себе ее нежное тело, пить головокружительный персиковый нектар ее губ. Он целовал ее с неистовством всепоглощающей страсти и увлекал Лиз все глубже в свой огненный вихрь, так что она уже держалась за него чем-то сродни отчаянию, пока…

Для разнообразия непрерывная качка корабля сыграла в пользу Лиз. Однажды бросив ее в объятия Грэя, теперь она искупила свою вину и освободила ее. Только оказавшись на безопасном расстоянии от этого высокомерного мужчины и его коварных уловок, она почувствовала, как ее обожгло, словно кнутом, ощущение предательства самое себя. Лиз смело пустила в ход единственное оружие в своем арсенале, несмотря на его доказанную уязвимость.

– Вы можете иметь деньги моего отца, но будь я проклята, если вы когда – нибудь получите меня!

Чтобы скрыть неудержимое желание бежать из страха перед его неопровержимой способностью обнаружить слабость ее утверждения, Лиз рванулась в свою спальню и захлопнула задвижку, гарантировавшую ее безопасность, по крайней мере сегодня.

Грэй потряс головой, освобождая ее от безрассудного тумана страсти, разочарование усилило вновь разгоревшийся гнев. Он сжал кулаки, борясь с собой, сначала чтобы подавить желание, а затем бешенство, вызванное ее отказом от страсти, которую она, несомненно, разделяла.

Ее новая демонстрация неуправляемого темперамента и выражений, которых никогда не употребила бы ни одна леди, лишь подтверждала правильность ранее признанного факта. Никогда он не осмелится представить Элизабет цивилизованному обществу лондонского сезона или парламентских вечеров. Нет, ей лучше всего оставаться в его загородном поместье, а его сестра Юфимия, уже много лет выступающая в роли его хозяйки, будет продолжать руководить лондонским домом и светским календарем.

Элизабет, конечно, придется в конце концов понять, что законы, управляющие женами в его стране, сильно отличаются от законов ее дикой страны. Грэй остановился у буфета и достал из подставки, прикрепленной к его полированной поверхности, хрустальный графин, наливая себе крепкого виски. Элизабет фактически принадлежала ему душой и телом. Все жены – рабы своих мужей. И она, черт побери, прекрасно выполнит все, что он ни потребует. Он одним глотком опрокинул виски и налил новую порцию, снова принимаясь шагать по комнате.

Он не собирается силой заставлять выполнять обязанности жены. В этом не будет необходимости. Он уже в этом убедился. Но, сердясь на самого себя за потерю самоконтроля несколько минут назад, он поклялся, что никогда не допустит, чтобы ее огненный темперамент прорвал снова стену его знаменитой холодной сдержанности. Вместо этого он употребит свой опыт, чтобы соблазнить свою жену и направить ее огонь в более полезном направлении – к страсти, которая даст ему наследника.

До смерти своего отца он вел безответственную жизнь ничем не занятого аристократа, игнорировал мудрые советы старшего мужчины, сопротивлялся его попыткам умерить его необузданность. Но смерть безжалостно разбила хрустальный замок бесконечных балов и беззаботных удовольствий его юности. Жесткая действительность потребовала взять на свои плечи отрезвляющую ответственность его наследственного положения – от женитьбы до места в палате лордов. Тем не менее он успел приобрести более чем достаточный опыт обращения со слабым полом за годы своей безответственной юности, да и в более осмотрительных связях позже, чтобы быть уверенным в своей способности соблазнить сопротивляющуюся жену.

В раздражении оглядев полуосвещенную комнату, он резко повернулся и вышел из люкса. В курительном салоне он найдет компанию, более отзывчивую к хорошо воспитанному джентльмену.

– Послушай, Эшли, не слишком ли ты налегаешь? – Хейтон сел рядом с Грэем и наклонился, вглядываясь в расфокусированный блестящий светлый взгляд под прядями черных волос, упавшими на лоб. Граф спрятал свое веселье по поводу столь непривычного зрелища. Прежде, даже когда они юными щеголями резвились в университетские годы, не доводилось ему видеть, чтобы Грэй злоупотреблял алкоголем.

– Хейтон, ты поймешь, старина. – Слова Грэя так же расплывались, как и фигура его собеседника у него перед глазами. – Имею опыт. Никогда не принуждал женщину. Никогда не буду.

Хейтон ограничился двумя пинтами пива, глаза его были совершенно ясными, и, прищурившись, он забавлялся редким зрелищем основательно напившегося Эшли, Эшли в роли одинокого новобрачного. Граф почти кудахтал от восторга, что прихотливый случай привел его сюда в такой момент. Может, это судьба?

– Конечно, тебе незачем принуждать женщину. Они спотыкаются друг о друга, стремясь завоевать твое внимание и получить возможность растопить твою знаменитую холодность, предоставляя тебе право выбирать по своему усмотрению и доказывать, как они заблуждаются.

– Не придется принуждать свою собственную жену. Лиз тоже растает. – Грэй запрокинул голову и, не отрываясь, выпил еще одну порцию крепкого напитка.

Утешающе поддакивая и время от времени вставляя словечко, направляющее почти неразборчивую речь, Хейтон извлек из Грэя повесть о неуступчивой новобрачной.

Лиз неподвижно смотрела в окно внушительного герцогского экипажа, не видя проплывавшие мимо мокрые от недавнего дождя живые изгороди. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь облака, покрывали переменчивым узором раскинувшиеся зеленые поля. Ее беспокойно сжимавшиеся тонкие пальцы грозили совсем измять превосходный дорожный костюм. Наряд был серого цвета, но, подобно ее глазам, этот цвет почти светился. Ненасыщенный, но ни в коем случае не тусклый, он служил превосходным фоном для ее уложенных в сложную прическу рыжих волос и блестящего синего взгляда.

Лиз впервые хотелось, чтобы отношения между нею и ее мужем были не настолько натянутыми, чтобы даже незначительный разговор требовал неимоверных усилий. Казалось, ни один из них не желал унизить свою гордость и прервать напряженное молчание. Лиз никогда не была подвержена нервным приступам, распространенным среди «чувствительных» светских женщин, но скорое прибытие в незнакомый дом так выбило ее из колеи, что она была бы рада самому банальному разговору, только бы отвлечься от лишавших ее мужества предчувствий.

Ее приезда ждали чужие незнакомые люди, которые вряд ли будут довольны своей новой герцогиней больше, чем их хозяин, особенно после того, как станут очевидны их натянутые отношения. Лиз нервничала. Она по опыту знала, что любопытные слуги могли почувствовать самые незначительные, самым тщательным образом скрываемые разногласия.

Грэй с недовольством пошевелился на мягком, обтянутом прекрасной красной кожей сиденье, меняя положение длинных ног, стиснутых даже в таком роскошном экипаже, как этот. Он чувствовал растущий страх своей жены. В других обстоятельствах он постарался бы облегчить переживания своей спутницы. Его сочувствие, однако, было сильно уменьшено игрой, которую она повела после их разногласия по поводу того, чего он ожидал от жены, и тем, что она отвергла их единственный поцелуй на корабле. На протяжении оставшегося пути она притворно изображала морскую болезнь и не покидала своей спальни. Это притворство, однако, дало один положительный результат, поскольку послужило препятствием для любых дальнейших заигрываний со стороны Хейтона. Неясное воспоминание о хитром лице Хейтона и адская головная боль на следующее утро – это все, что Грэй помнил о вечере, проведенном в курительном салоне корабля.