Горький мед любви - Пьер Лоти Страница 9

Шум постепенно стихает, теряется вдали; снова звучит более глухо, затем замирает, и опять наступает тишина.

Белые пары над водой сгущаются к утру; насквозь пронизывает леденящая сырость. Выпадает роса; луна медленно опускается к западу, подергивается мглой, угасает. Сердце охватывает ужасом.

Наконец вдали, на горизонте появляются точки: это хижины Диаламбана, где с рассветом расположатся лагерем спаги.

Местность, окружающая диаламбанский лагерь, пустынна: лужи, оставшиеся после приливов, или равнины бесплодных песков, покрытые низкорослыми мимозами.

Жан совершал долгие одинокие прогулки с ружьем на плече, охотясь или просто мечтая. Еще он любил плавать на пироге вдоль крутых берегов желтой реки или углубляться в лабиринт притоков Сенегала.

Кругом тихо дремлют воды необозримых болот с неприступными берегами. Белые хохлатые цапли важно прогуливаются среди однообразной зелени корнепусков; в тине ползают толстые ящерицы; гигантские ненюфары, белые и розовые лотосы, распускаются под зноем тропического солнца…

Жан Пейраль уже начинал любить эту страну.

Наступил май.

Спаги весело собирались в поход. Они убирали палатки и амуницию. Солдаты снова возвращались в Сен-Луи, в отремонтированные и заново выбеленные казармы, к своим прежним удовольствиям: мулаткам и абсенту.

Май! Чудный месяц цветов у нас во Франции! Но в мрачной деревне Диаламбана зелень еще не появилась. Деревья и травы, не купавшие своих корней в желтой воде болот, стояли сухие, безжизненные. За все шесть месяцев не выпало ни капли дождя, и земля томилась от жажды.

Однако становилось жарче; постоянные вечерние ветры прекратились, наступила зима, сезон удушливой жары и тропических дождей, приближение которого европейское население Сенегала ожидало со страхом, потому что он приносил с собой лихорадку, малярию и смерть.

Но надо пожить в стране жажды, чтобы понять всю прелесть первого дождя. Какое наслаждение промокнуть под крупными каплями первой грозы!

О, этот первый ураган!.. Застывшее свинцовое небо образует темный свод, а на горизонте поднимается странное небесное знамение. Оно все поднимается, принимая необычайно грозные очертания. Сначала можно подумать, что это извержение гигантского вулкана, вселенский взрыв. На небе образуются огромные дуги, они поднимаются все выше и надвигаются на темные массы туч, напоминая каменные своды, готовые обрушиться на мир. Это видение, продолжая возноситься, освещается снизу всевозможными цветами — серебристым, зеленоватым, розовым или медно-красным… Художники, изображающие потоп, доисторические мировые катаклизмы, не могли бы вообразить такой фантастической картины, такого грозного неба. И при этом ни дуновения в воздухе, ни малейшего трепета в удрученной природе.

Затем — внезапный, неистовый шквал; чудовищным порывом он вырывает деревья, травы, поднимает в воздух обезумевших ястребов, опрокидывает все на своем пути. Это страшный ураган — вся земля трепещет, природа склоняется перед его непобедимой силой.

В продолжение получаса хляби небесные разверсты над землей; делювиальный дождь освежает сухую почву Африки, неистово дует ветер, устилая землю листьями и сломанными ветвями.

Потом, так же неожиданно, все стихает. Конец. Последние порывы ветра разгоняют багровые тучи, разметают клочья облаков. Ураган прошел, и небо снова чисто, неподвижно и сине.

Первый ураган настиг спаги в пути, и началось шумное и веселое бегство врассыпную. На пути стояла деревня Турукамбэ, к ней-то все и помчались.

Женщины, толкущие просо, дети, играющие в кустарнике, клюющие куры, дремлющие на солнце собаки — все спешили вернуться, спрятаться под тонкие островерхие крыши.

Спаги набились в тесные хижины, наступая на тыквенные бутылки и опрокидывая кус-кус. Одни из них целовали маленьких девочек, другие, как дети, высовывали нос на улицу, желая промокнуть, подставив небесным струям разгоряченные и взбалмошные головы. Кое-как привязанные лошади ржали и били копытами, брыкались от страха; собаки, козы и бараны — весь деревенский скот, столпившись у дверей, блеял, прыгал и бодался, чтобы тоже войти. Все искали укрытия и защиты.

Нестройный шум, крики, раскаты смеха негритянок, завывание бури и гром, покрывающий все своей грозной артиллерией. Странное смятение под мрачным небом, дневной сумрак, раздираемый мгновенными проблесками, и вот низвергается потоп. Потоки дождя, проникнув сквозь щели рассохшейся хижины, обрушиваются на спину высоко вскарабкавшейся кошки, испуганной курицы, на голову спаги.

Ураган миновал, все успокоилось, и отряд продолжает свой путь по размокшим дорожкам. В ясной синеве неба разбегаются последние коричневые клочья облаков. Могучие незнакомые ароматы вырываются из недр земли, принявшей первые капли влаги. Природа готова была расцвести.

Фату-гей с утра заняла пост при входе в Сен-Луи, чтобы не пропустить прибытия отряда. Увидев проезжавшего Жана, она приветствовала его скромным «keou» и поклоном. Она не хотела беспокоить его в строю, предпочитая подождать добрых два часа, чтобы поздороваться с Жаном в казарме.

Фату очень изменилась. За эти месяцы она выросла и развилась так быстро, как это бывает с растениями ее родины. Она не выпрашивала больше монет. И приобрела даже особую скромную прелесть, говорившую о ее зрелости.

«Бубу» — четырехугольный кусок белой кисеи — прикрывал теперь ее округлившуюся грудь, как было принято у негритянских девочек, достигших брачного возраста. От нее шел приятный аромат сумаре и мускуса.

На голове не было больше тугих маленьких хвостиков — она отпустила волосы, которые вскоре должны были попасть в искусные руки парикмахерши, чтобы превратиться в сложное сооружение, украшающее головы африканских женщин. Сейчас же слишком короткие волосы спадали курчавой всклокоченной массой, совершенно меняя ее лицо, из миловидного и смешного превратившееся в оригинальное, почти очаровательное.

Это было странное создание: молодая девушка, почти ребенок, и одновременно чертенок.

— Послушай, Пейраль, эта девочка очень красива, — с улыбкой сказал один спаги.

Жан и сам замечал ее красоту; но теперь для него это было почти безразлично. Он пытался снова зажить своей прежней, спокойной жизнью, с прогулками по берегу моря, по деревням.

Эти месяцы покоя и грез, проведенные в лагере, принесли ему пользу. К нему почти вернулось душевное равновесие; образы старых родителей и молоденькой, доверчиво ожидающей его невесты снова приобрели для него все прежнее очарование, всю свою власть. Он покончил с удальством и ребячеством и теперь не мог объяснить себе, как мог посещать заведение госпожи Вирджини. Жан поклялся не пить больше абсента и оставаться верным невесте до самой женитьбы.

Воздух был напоен удушливыми испарениями, ароматами молодых побегов. Природа торопилась взрастить обильные всходы.