Кольцо богини - Виктория Борисова Страница 9

Он наклонился к жене, поцеловал милые сонные глаза.

— Один глазенок… Другой глазенок… Спать хотят, закрываются! Иди ложись, милая, не волнуйся. Я скоро.

— Ага, сейчас, только водички попью… Ой, а что это у тебя? — Верочка заметила фотографию на столе, бережно взяла ее в руки. — Родственник твой, да? Как похож — просто одно лицо!

Снова оставшись в одиночестве, Максим пристально вгляделся в лицо молодого военного. Действительно, похож — те же глаза, брови, широкий лоб, ямочка на подбородке… Ну и Белка! Просто глаз — алмаз. И как он сам не заметил?

Постойте-постойте… Максим почувствовал, как от волнения вспотели ладони. Это что же получается — Саша Сабуров и есть его родной дед, о котором он так ничего и не знает? И он из тех самых Сабуровых — древнего и славного дворянского рода, что пошел от татарина Чет-Мирзы, который еще в тринадцатом веке выехал из Орды, принял крещение под именем Захария, да так и остался в России навечно? Среди потомков его были и воеводы, и сенаторы, и даже вот разбойник затесался… И он, Максим Сабуров, их прямой наследник? Вот это новость!

О своем происхождении он как-то никогда не задумывался. Поступая в институт еще в советские времена, спокойно писал в анкетах «из служащих». Позже, когда все вокруг начали откапывать у себя аристократические корни и как грибы после дождя стали появляться самозваные дворянские собрания, Максим относился к этому поветрию довольно скептически, с большой долей юмора. Один раз, случайно оказавшись на таком сборище, он с трудом сдерживал непрошеный смех и ушел с половины мероприятия. Слишком уж все действо походило на эпизод из фильма «Новые приключения неуловимых»: «Корона должна быть здесь! На этом самом месте!» — и оставляло впечатление нелепого и жалкого фарса, который взрослые солидные люди зачем-то разыгрывают для самих себя.

В общем, как говаривал Шариков, «господа все в Париже!». А оказывается — и сам такой же.

Хотя нет — нестыковочка выходит. Папа-то (кстати, тоже почти легендарная личность) назывался Александром Сидоровичем! Может, бабушка второй раз вышла замуж? Тогда почему — Сабуров? Давать ребенку фамилию бывшего мужа — это по меньшей мере странно.

В общем, ясно только то, что ничего не ясно. Бабулю ведь уже не спросишь… Кремень была старушка, и какие тайны она унесла с собой в могилу — теперь одному Богу известно.

Юная Конкордия Илларионовна смотрела на него с пожелтевшего снимка, словно хотела что-то сказать — и не могла. Максим присмотрелся повнимательнее — и тут заметил нечто, на что раньше внимания не обратил.

Кольцо! Руки сложены на коленях, но его вполне можно различить на безымянном пальце. Золотое, с синим камнем… Старая фотография, конечно же не цветная, но в рассказе деда (деда?) по описанию определенно совпадает. Неужели то самое, что он подарил Верочке, когда просил ее выйти за него замуж? Глупый вопрос, конечно — другого и быть не может. Сестра Наташка вручила ему коробочку с кольцом и передала твердый бабушкин наказ — подарить будущей жене. Он еще тогда так обрадовался, что сестренка больше не фырчит из-за пустяков, как рассерженная кошка, и не смотрит на него как ревнивая жена на загулявшего мужа.

Максим вспомнил мягкий и теплый летний вечер у приятеля Лехи на даче, шашлыки, холодное пиво… А еще — радостный и удивленный Верочкин взгляд, когда он, по-дурацки запинаясь и путаясь в словах, сделал ей официальное предложение, и как она надела кольцо на палец, а потом долго поворачивала руку так и эдак, любуясь им.

Бывают в жизни такие моменты, которые хочется хранить в памяти, как самую большую драгоценность! Казалось, что впереди — только хорошее, все недоразумения и взаимные обиды остались в прошлом и ничто не предвещает беды…

А уже на следующий день закрутилась такая чертовня! Даже сейчас, по прошествии лет, Максим избегал думать об этом. Все, что пришлось пережить тогда, хотелось зарыть, спрятать, похоронить навсегда в самых темных глубинах — и еще гвоздями заколотить крест-накрест.

Он покачал головой, словно отгоняя навязчивые воспоминания, бережно раскрыл тетрадь и вновь углубился в чтение.

«Дальше жизнь моя покатилась по давно привычной колее. Я ходил в гимназию, учил уроки, общался с товарищами и, кажется, даже был вполне почтителен к родителям… Правду сказать — не помню. События тех лет — до самого окончания гимназии — видятся теперь смутно, будто через серую пелену.

Кольцо с синим камнем стало моей тайной — трепетной и тщательно хранимой от посторонних глаз. Сейчас я понимаю, что полностью подпал под его чары, словно запойный пьяница или курильщик опия. Каждый вечер, отправляясь спать, я задавался одним и тем же вопросом — увижу ли сегодня Золотой город или нет?

Иногда ничего не происходило, и в такие ночи я долго лежал в постели без сна, сжимая кольцо в потной ладони и тщетно вглядываясь в темноту. Каждый раз, когда такое случалось, я очень пугался — неужели больше никогда? Неужели Золотой город потерян для меня?

Но иногда… Иногда случалось настоящее чудо.

Чувство полета сквозь черную пустоту, так пугавшее меня вначале, скоро стало знакомым и привычным. А когда тяжелые ворота, окованные медью, распахивались предо мной и я вступал в пределы милого моему сердцу Золотого города (так я называл его про себя, настоящего же названия не знаю и по сей день), каждый раз сердце замирало восторженно и сладко, и хотелось почему-то плакать от радости.

Целыми часами, кажется даже — ночами напролет бродил я по улицам, вымощенным розоватым камнем. Я видел прекрасные каменные здания, крытые черепицей, храмы и дворцы… Их украшали стройные колонны, богато декорированные капители и статуи из бронзы и мрамора, бюсты царей и неведомых мне героев. На стенах домов я видел чудесную роспись, изображающую то мифических животных (потом я узнал, что они называются сфинксами и грифонами), то сцены охоты хищных зверей на оленей и лосей.

Лошади в изукрашенной сбруе, покрытые узорными чепраками, цокали копытами по булыжникам мостовой. Только они, кажется, и замечали мое присутствие — фыркали и пятились назад.

Видел я и людей. Женщины в длинных расшитых платьях с лицами, чуть прикрытыми нежно-золотистой вуалью, в высоких головных уборах, увешанные золотыми украшениями, проходили плавной походкой, и все они казались мне прекрасными. Мужчины по большей части были высоки ростом и крепки, широкоплечи. Почти все ходили вооруженными — с луками и колчанами за спиной, с длинными ножами, привешенными к поясу, и боевыми топориками — небольшими, но очень острыми. Грозно выглядело их оружие, но лица — округлые, бородатые, с большими мягкими носами картошкой — до странности напоминали лица тульских и калужских мужиков. Словно деревенские знакомцы мои вдруг нацепили на себя диковинные одежды, распрямили спины, согнутые годами рабства и тяжелого труда, и уже не исподлобья, а взглядом гордым и зорким смотрят на мир.

Я видел их, но они не замечали меня. Я ходил среди них, неузнанный и невидимый, каждый раз открывая что-то новое…»

Хмурым осенним вечером Саша сидел «у себя» — в антресолях маленького, но уютного особнячка на Пречистенке, где семья его жила всю зиму. В доме — тишина, все давно уснули, даже сестрички Катя и Оля нашушукались, нахихикались всласть, обменялись всеми секретами и затихли в своей комнате — одной на двоих. Никак не соглашаются жить порознь, хотя и предлагал папенька каждой устроить собственную комнату по своему вкусу… В гимназии Потоцкой, где они учатся теперь, их отличают только по цвету ленточек в косах (у Оли — красная, у Кати — голубая), и сестренки обожают разыгрывать подруг и учителей, пользуясь своим сходством.